Сергей Колбасьев - Арсен Люпен

Пока что это была всего лишь явная передержка и на слушателей особого впечатления не произвела.

- А знаете ли, что он сделал с нашим честным и самоотверженным командиром старшей роты Посоховым? Знаете ли вы, где сейчас находится наш дорогой Иван Акимович Посохов?

Этого гардемарины не знали. И очень хотели бы узнать.

- Сегодня ночью преступник украл... Да, именно украл у Ивана Акимовича записную книжку... - Нужно было сделать обвинение еще сильнее: - И бумажник с деньгами.

По строю прошел короткий вздох. Лгать было опасно, и Федотов это почувствовал:

- Во всяком случае, бумажника на Посохове не нашли.

На Посохове! Это звучало по меньшей мере интригующе, и, чтобы лучше слушать, весь строй наклонился вперед.

О ночной истории он, пожалуй, зря заговорил, но теперь приходилось продолжать. А чтобы собраться с мыслями, можно было снова воспользоваться носовым платком.

- Старший лейтенант Посохов был надежной опорой порядка и, естественно, возбуждал в злодее особую ненависть. - Нет, все-таки лучше было на эту тему не распространяться. - Сегодня ночью, в результате новых оскорблений и душевного потрясения, он сломал себе ногу и сейчас находится на излечении в Морском госпитале.

Это было совсем здорово и совсем непонятно, но Федотов сразу же свернул в другую сторону.

Снова заговорил о чести и о долге. Заверил слушателей в том, что их священная обязанность - самим найти поганую овцу, которая портит все стадо, и исторгнуть ее из своих рядов. Или же, если они не захотят дать делу законный ход, принять соответственные меры в целях прекращения этого кошмара.

Говорил долго и убежденно, все время сморкался и к концу даже охрип. Но речью своей остался доволен и позже, прогуливаясь по классному коридору, сказал шедшему рядом с ним Стожевскому:

- Теперь, я думаю, они поняли. Теперь все это безобразие должно закончиться. - Потянул из кармана носовой платок и вдруг остановился. А потом, точно ужаленный, отскочил в сторону.

Из его кармана на пол выпала визитная карточка Арсена Люпена.

17

Это был странный разговор. Вероятно, самый странный во всей жизни Бахметьева.

Плетнев через дежурного вызвал его из курилки, и они разговаривали в темноте на холоду, между двойными дверями выхода на Сахарный двор.

В корпус были приглашены сыщики из охранного отделения. Завтра же под видом вновь нанятых дневальных они должны были приступить к делу.

Откуда Плетнев это знал? Все равно откуда, но знал наверное и предупреждал господина Арсена Люпена, чтобы тот поостерегся.

Почему предупреждал? С какой стати взял на себя миссию защитника? Все это было дико и непонятно, но еще более непонятными оказались следующие новости,

В команде корпуса прекратили увольнения и отпуска. Возможно, что в субботу и воспитанников не выпустят. Нет, совсем не из-за арсен-люпеновской истории, и Плетнев даже улыбнулся. Были другие, более веские основания, и, между прочим, соответственный приказ командующего Петроградским военным округом.

Завтра утром Плетнев уезжал в Гельсингфорс. Как так? Просто по собственному желанию переводился на действующий флот. В этом ему помог генерал-майор Грессер, а теперь он пришел просить помощи Бахметьева в другом деле.

Конечно, Бахметьев был рад помочь, но чем именно?

Вот чем: Плетнев уезжал утром и не имел возможности зайти к жене. Ну, прямо сказать, он с ней не был обвенчан, и его бы к ней не отпустили. А нужно было переслать ей кое-какие документы и деньги, чтобы впоследствии она могла поехать за ним. Может, господин Арсен Люпен согласился бы занести? Это близко, на Шестнадцатой линии.

На действующий флот Плетнев переводился неспроста - это было совершенно ясно. Не менее ясно было и то, что жена, которая не жена, была введена в разговор для отвода глаз. И, кроме того, пакет выглядел слишком объемистым для денег и документов.

Но он был так же аккуратно завернут и перевязан такой же смоленой ворсой, как тот, который Бахметьев накануне получил от Плетнева в столовом зале.

Услуга за услугу, и, принимая пакет, Бахметьев тоже сказал:

- Не беспокойтесь, об этом никто не узнает,

Понимал ли он, за какое дело взялся? Разумеется, да, однако довольно смутно. Что он мог знать о революции и революционерах?

С детства все представлялось сплошным злодейством, а вот двоюродный брат Миша был на редкость хорошим и веселым парнем, и вдруг оказался красным. Но его сослали на Сахалин, и о нем в семье не принято было говорить.

И в церкви корпуса, кроме черных с золотом досок "Смертью храбрых павшим в бою", были доски серого мрамора, посвященные "в мирное время погибшим при исполнении своего долга", И на одной из этих досок был список офицеров эскадренного броненосца "Князь Потемкин-Таврический".

Традиционная верность монарху. Отечественная война с немцами. Чепуха! Везде была сплошная глупость, и все на свете шло прямо к чертям собачьим. И брат Александр, честный офицер русской армии, задыхаясь, кричал: "Выродки и предатели! Все: царь, министры, командование! Они дождутся! Всем свернут шею!"

Может быть, они уже дождались. Слишком странен был разговор Плетнева, слишком много спокойной уверенности звучало в его голосе.

Как бы то ни было, он дал слово и теперь собирался его сдержать: на следующий же день пойти в отпуск и отнести пакет по назначению. Впрочем, больше делать было нечего. По каким-то соображениям сам Плетнев идти на квартиру к своей жене не хотел и подстроил так, что за него пришлось идти господину Арсену Люпену.

Ловко подстроил, ничего не скажешь, и Бахметьев покачал головой. Чтобы уволиться, существовал только один способ: утром пойти на амбулаторный прием, показать какой-нибудь зуб с дуплом и заявить о своем желании лечить его у частного врача.

По таким делам в город увольняли только два раза в неделю, по вторникам и четвергам, но следующий день был как раз четвергом, и подходящее дупло в зубе имелось.

Однако, несмотря на записку Оскара Кнапперсбаха, дежурный офицер лейтенант Птицын сомневался.

Чего ради он, сопля такая, дежурил через день и почему не хотел отпускать? Ссылался на то, что ему казалось, будто отпуска к зубным врачам временно были прекращены, и вообще крутил и путал. Неужели уже действовал тот приказ, о котором говорил Плетнев?

Пришлось разыскивать Ветчину и изображать перед ним смертельную зубную боль. Однако и это не помогло. Ветчина мямлил, смотрел не в глаза - в левый угол потолка, просил подождать, а пока что советовал пойти в лазарет к фельдшеру. Положить в дупло карболки - это отлично помогает.

- Есть, - ответил Бахметьев и, так как уже был в шинели, пошел прямо на парадную лестницу и в город.