Бармен отеля «Ритц» - Филипп Коллен

пометить нас тавром, как скотину. У меня с утра сводит живот от страха, и просто кровь стынет в жилах!

– У вас есть документальное свидетельство того, что вы католичка, сударыня, вам нечего бояться!

– Как знать, – с вызовом перебивает его Бланш. – Вы можете вдруг решить и выдать меня Старухе.

– Но зачем мне вас выдавать?

– Не знаю! Чтобы выслужиться перед ней. Спасти себя! Теперь такие правила жизни, не правда ли? Человек человеку волк, каждый сам за себя. Главное – уцелеть.

Неужели она действительно так думает?

Бланш сжимает лицо ладонями.

– О, Франк! Встаньте на мое место: это как наваждение, я не могу думать ни о чем другом! Меня словно обложили, загнали в угол. Я – дичь в кольце хищников. И я сама отдалась в руки врагам. Я уже три месяца ничего не принимаю. Три месяца лечения чистой водой.

Догадка Франка оказалась верна: у Бланш была ломка после отказа от наркотика.

– Признайтесь, вас это удивляет! Наверно, я обладаю сильным инстинктом выживания. Я завязала, чтобы не пойти ко дну. Чуть не подохла. Я дни и ночи лежала в постели, в темноте, меня мучили жуткие мигрени. И полная апатия… Иногда я просыпалась, мокрая от пота, все тело чесалось так, что хотелось содрать кожу.

– Господин Озелло в курсе того, что с вами происходит?

Она грустно усмехается.

– Он ни о чем не догадывается. Он думает, что здесь все меня пугает и что нам следовало оставаться в Ницце. Или что я боюсь мамаши Ритц. Иногда он бывает такой дуралей…

Она качает головой, и ее голос внезапно звучит хрипло:

– По ночам меня постоянно мучает бессонница. Позавчера около двух часов ночи я вышла из наших апартаментов – впервые после нашего возвращения. Бродила по коридорам. Никого не встретила, кроме малышки Кинью. Она была в униформе горничной и толкала тележку. Она собирает у фрицев обувь, чтобы почистить за ночь. Подумать только, я могла бы жить, как она, работать горничной в каком-нибудь манхэттенском палас-отеле. Неужели это сделало бы меня несчастнее? Вряд ли. Особенно сегодня, когда я окружена стаей волков!

– Не мучайте себя, сударыня, не растравляйте душу. Больше показывайтесь на людях, не стоит сидеть взаперти. Гуляйте по городу, дышите свежим воздухом, это избавит вас от досужих домыслов и всяческих подозрений, которые уже полтора месяца окружают ваше имя.

О, хоть бы она прислушалась к моему совету…

– Я еще не выходила в Париж, – говорит она, пока он отмеривает вермут и вливает его в шейкер. Клод мне рассказывал, насколько все изменилось. Город оккупирован врагом, повсюду разгуливают немецкие солдаты. Кажется, все фрицы поголовно покупают своим женам Chanel № 5, в Берлине будет не продохнуть! Габриэль гребет деньги лопатой – вот уж точно, кому война, а кому – бизнес. Но ее все же выселили из собственных апартаментов. Теперь она живет с нами, простыми смертными, в крыле, выходящем на улицу Камбон. Эта гадюка смогла выцарапать лишь небольшой номер под крышей. И поделом, так ей и надо!

– Зато сэкономит на проживании.

Его ремарка вызывает у Бланш слабую улыбку. Скупердяйство Габриэль Шанель – притча во языцех и всегдашняя тема для их подтрунивания.

– Клод видел ее вчера. Она сидела за столом в летнем саду в компании какого-то красавца, немецкого офицера. Интересно, что еще она придумает…

– Это барон фон Динклаге, – уточняет Франк. – По прозвищу Шпац, воробей.

По слухам Шанель вернулась в августе с Баскского побережья и сразу же завела с ним роман в надежде освободить своего племянника. Он оказался в Баварии в лагере для военнопленных и заболел там туберкулезом. А Шанель обещала умирающей сестре, что не оставит племянника.

– Мне вас не хватало, Франк.

Чего бы он ни дал, чтобы услышать эти слова раньше, до начала новой войны.

– Мне тоже вас не хватало, – наконец тихо говорит он, медленно наливая мартини в два конусообразных бокала.

– Знаете, что мне всегда казалось? Ваш бар словно материнское чрево, здесь ты защищен от превратностей внешней жизни. Ваши коктейли – волшебное зелье. Они исцеляют печали. Кроме них, ничто на это не способно.

Франк чувствует, что страсть к Бланш охватывает его целиком. Его неотвратимо тянет к этой женщине. Как велико искушение взять и открыть ей всю правду: что он тоже еврей и теперь боится за себя, за нее и за Лучано.

Приглушенный свет бара окутывает их мягкой тишиной.

7

30 сентября 1940 г.

– То есть он с вами поздоровался, я правильно поняла, господин Элмигер?

– Да, сударыня. Дальше он стал смеяться как сумасшедший, крутить маршальский жезл, как на параде, потом споткнулся о халат и чуть не упал…

– Он был пьян, я полагаю?

– По-моему, это больше, чем опьянение.

– То есть?

– Боюсь, что вчера рейхсмаршал Геринг злоупотреблял психотропными веществами типа кокаина.

– Вы это серьезно, Ганс?!

– Да, сударыня. Во всяком случае господин Зюсс в этом убежден.

Франк готов рассмеяться, но лицо Мари-Луизы Ритц крайне сосредоточенно. Иногда даже один клиент – но какой! – способен довести весь палас до точки кипения. Хотя если взглянуть на ситуацию со стороны, все складывается как нельзя лучше. Слишком явные проститутки исчезли. Арлетти воркует с подполковником Серингом, Шанель кружит под платанами со своим прусским аристократом. Салоны отеля «Ритц» теперь заполняют высокопоставленные клиенты: четыре министра Третьего рейха и один государственный министр Италии, а также зять генерала Франко. И связи руководства вермахта с резидентами Вандомской площади крепнут день ото дня.

И вот теперь сам Великий Охотник возглавил парад нарушителей спокойствия! С его стороны Карга никак не ожидала такого подвоха.

– О Господи, – вздыхает она, – я думала, он морфинист.

– И морфинист тоже, – отвечает Элмигер. – Кстати, в связи с этим возникла одна проблема, которую мне нужно с вами обсудить…

И племянник пускается в объяснения: рейхсмаршал с момента своего водворения в отеле принимает бесконечные ванны: они предписаны ему личным врачом для облегчения наркотической зависимости. В итоге: Геринг единолично потребляет почти всю горячую воду в «Ритце». Администрация выслушивает постоянные жалобы клиентов на нехватку воды, а руководство вермахта делает вид, что они тут совершенно ни при чем. Элмигер обескуражен такой ситуацией и не знает, как выпутаться.

При этих словах в глазах у вдовы Ритц вспыхивает ярость:

– Ну что ж, – говорит она, – пора навестить этого господина Геринга. Кажется, он требовал заменить часы в своей малой гостиной, теперешние слишком громко тикают. Я доставлю ему замену самолично. И заодно проясню пару вопросов…

Если и есть у Вдовы достоинства, то это, несомненно, кураж. Она не