К достижению цели - Михаил Моисеевич Ботвинник

стоит мой поезд. Пассажиры почтительно наблюдали — они, вероятно, решили, что в образе молодого человека была какая-то важная птица; а чиновник просто-напросто был шахматным любителем!

До турнира оставалось несколько дней; на сей раз я приехал заранее. В январе 1935 года в том же Лондоне мы повидались с Эм. Ласкером и обсуждали мой слабый результат на турнире в Гастингсе. Когда Ласкер узнал, что я прибыл в Гастингс за два часа до начала игры, он покачал головой: «Для акклиматизации надо приезжать дней за десять...» Теперь Крыленко и исполнил совет экс-чемпиона. Хотя я торопился в Ноттингем, но надо же было приодеть жену, и мы день провели в Лондоне. В посольство я приехал как в родной дом: после турнира в Гастингсе Майские принимали меня как сына. Иван Михайлович Майский много лет был послом в Лондоне, включая тяжелые военные годы. Я вполне оценил самого Майского и его жену Агнию Александровну, когда они незаметно и доброжелательно поддержали меня после неудачи в Гастингсе. Тогда в Лондоне находился М. А. Шолохов, и за интересной беседой я забывал о своих горестях...

Сейчас Иван Михайлович был в отпуске на Родине, и нас взяла под свое попечение жена советника.

Шляпками жена была, обеспечена — шляпный магазин Софьи Лапидус популярен был в Петрограде еще во время нэпа; теперь она работала в ателье на Невском, 12 (это ателье было хорошо известно в Ленинграде под названием «смерть мужьям»), и сделала жене два очаровательных головных убора. А вот костюм надо было купить обязательно.

Поехали в универсальный магазин (кажется, Селфридж), везет нас на машине посла водитель-англичанин. Тогда тред-юнионы требовали, чтобы советское посольство нанимало местных водителей, чтобы уменьшить безработицу.

«Ту писес (два предмета) очень хорош, — сказала наша спутница, и молоденькая продавщица закивала головой, — отложите его, пожалуйста, мы заедем позднее». Наш гид решила, что надо поискать что-то более изящное. Решили поехать в другой магазин, вышли на улицу, но машины нет. Водитель в соответствии с трудовым договором уехал завтракать, было двенадцать часов.

Объездили магазинов десять, но «ту писес» оказался вне конкуренции. Возвращаемся к Солфриджу; симпатичную продавщицу пришлось оторвать от чаепития, никто другой не знал, где наш костюм. В воздухе несколько минут раздаются взаимные благодарности, все улыбаются, и за пять фунтов жена становится владелицей изящного бежевого костюма. Сносу костюму не было — двадцать лет спустя его донашивала дочь, когда ходила в туристские походы.

Садимся в скорый поезд — только одна промежуточная остановка в Кеттеринге. Качает со страшной силой, поезд идет рядом с домами, деревьями, полосы отчуждения нет; за окнами все мелькает. Жене становится не очень сладко. Пожилой англичанин, что сидит напротив, поддерживает ее: «Да, очень скорый поезд...»

Прошло два часа, и мы в Ноттингеме на Виктория стейшн. Отель под тем же названием рядом.

Предоставили нам шикарный номер. Не считаясь с советами жены, от пансиона я отказался; шутка ли — неделю платить втридорога за двоих, — это было не по моим правилам. Идем кушать поблизости в кафе «Милтон». Заказываем. Кушаем. Но когда шпинат захрустел на зубах (собственно, не шпинат, а песок в шпинате), жена меня спросила: «Может, будем кушать в отеле?» В отеле кормили превосходно. Наркомовские суточные пригодились!

На следующий день нам сообщили, что г-н Дербишер, президент шахматной ассоциации Ноттингема и член городского совета, приглашает нас на весь день в свое поместье Ремпстон-холл. Утром приехал за нами его сын на своем спортивном автомобиле; бешеная езда, и под колесами шумит морская галька, толстый слой которой покрывал все дороги в поместье. Дом старинный, видимо, Дербишер его приобрел недавно. Знакомимся с хозяином, ему на днях должно исполниться 70 лет, жена лет на 15 моложе, теще 82 года. Симпатичная бабушка сразу влюбилась в мою жену. Посыпались вопросы: «В какой церкви вас венчали? Верно ли, что в СССР детей отнимают от родителей? Неужели эта шляпка из Москвы? Как, вы танцуете в балете?» и т. д.

Дербишер показывает свой шахматный трофей — превосходные фигуры типа Стаунтон, они содержатся под стеклом. Полвека назад во время шахматного конгресса в Ноттингеме Дербишер завоевал первый приз в одном из побочных турниров. Чтобы отметить юбилей, Дербишер и решил провести международный турнир с участием четырех чемпионов мира: Ласкера, Капабланки, Алехина и Эйве. Дербишер объявил, что он жертвует половину турнирного фонда, если другая половина будет собрана среди британских любителей шахмат. И то, и другое было выполнено, и вот турнир начинается.

Супруга хозяина садится за руль своей машины (переключение скоростей выведено на руль — тогда это было редкостью), рядом с ней моя жена, мы с Дерби-шером сзади. Едем на ежегодный народный праздник к одному лендлорду. Машин видимо-невидимо, многие забрались на крыши своих автомобилей и смотрят представление на свежем воздухе. Но Дербишер ведет нас к террасе дома, где собралась избранная публика. Громадный бобби, расставив ноги и сложив сзади руки, стоит к нам спиной, загораживая проход. Дербишер тросточкой постукивает его по плечу: полисмен не спеша оборачивается, узнает члена магистрата и разрешает пройти. Дербишер, представляя нас, неизменно добавлял: «Остановились в «Виктория стейшн»...» Это означало, что мы состоятельные люди, что и объясняло наше присутствие на террасе.

Возвращаемся в Ремпстон-холл и приступаем к обеду. Кушаем курицу; все идет благополучно, но к фруктам (виноград размером с яблочко — с местной оранжереи) подаются серебряные мисочки с водой, в которых плавают цветочки. Решили выждать и посмотреть, что с ними будут делать другие. Чепуха — оказывается, в мисочке после еды надо промыть пальцы.

Любезное прощание, и назад уже нас везет водитель на громадном лимузине хозяина. Хорошо, что до турнира еще несколько дней и можно сосредоточиться на главном — шахматах!

Понемногу прибывают и остальные участники. Эммануил Ласкер изменил своим правилам и прибыл позже меня. Тогда ему было почти 68 лет, это и много, и мало — все зависит от того, как человек выглядит, насколько он работоспособен. Ласкер выглядел плохо, с трудом передвигался, видимо, у него не было зубов, так что иногда нос, похожий на клюв орла, упирался в подбородок. Но за доской он был хладнокровен и проницателен. Сознавая, что сил у него стало меньше, Ласкер обычно играл на упрощения и не возражал против мирного исхода борьбы.

Увидев у Боголюбова «Берлинер тагеблатт», Ласкер оживился и углубился в чтение газеты. Приходит фоторепортер и просит Ласкера позировать; Ласкер демонстративно отбрасывает газету в сторону. «С фашистской газетой я фотографироваться не могу», — заявляет он.

В Ноттингеме, так