О Самуиле Лурье. Воспоминания и эссе - Николай Прохорович Крыщук

которое испытываю при чтении, все-таки слегка смягчает ситуацию и чуть компенсирует потраченное на меня время. Потому что я просто обожаю этого Гедройца. Смеюсь, плачу, думаю… Причем не только про литературу, а про свою собственную жизнь. Странный, поразительный эффект. Во всяком случае, редчайший, когда речь идет о литературной критике. Но таланту (а я бы написала другое слово, просто боюсь быть слишком пафосной и вызвать Вашу улыбку), видимо, все равно. Каждый Ваш текст может невероятно много дать человеку, хотя бы чуть-чуть способному к рефлексии и самоанализу. Там у Вас в рецензии на книгу Мирона Петровского есть фраза замечательная – “читаешь, наслаждаясь мышлением – словно своим собственным”. Первая часть этой фразы – про мои отношения с Вашими текстами. Правда, сравнительная конструкция, к сожалению, ко мне не относится. Хорошо, что хоть чужим мышлением в состоянии наслаждаться. Впрочем, все равно: мечтала бы хотя бы крохотный текст написать про Вашу книжку. И даже, может быть, про историю ее издания. И про то, какие подарки теперь мы все получили… (Боюсь, разорив Вас окончательно.) Но не хватит таланта. Собственно, об этом в Вашем эссе о книге Игоря Голомштока уже сказано: “Вместо того чтобы носить Игоря Голомштока на руках, осыпая премиями и цветами, культурная общественность набрала в рот воды…” То же самое я могла бы написать (если бы умела формулировать так блестяще, как Вы) про С. Гедройца. Напомнить общественности. Впрочем, надеюсь, что хотя бы в Петербурге (про Петербург это я конспирацию соблюдала, чтобы никто не догадался. – М. Б.) Вас носят на руках. Я бы тоже свои подставила…» (я даже дату запомнила этого первого моего письма – 1 ноября 2011 года).

Представляете, дошло мое послание. И я даже ответ получила. Не поверите – в тот же день.

«Дорогая Майя, никто, конечно, на руках не носит, но за жизнь набирается около десятка писем – таких, как Ваше. Больше ничего и не надо, лучше не бывает. Сам я думаю – дело не том, что я как-нибудь особенно хорошо пишу. А просто бывают случаи совпадения внутреннего ритма. Когда Ваша внутренняя фраза и моя, ставшая предложением текста, – дышат в такт. И это дает очень сильное чувство контакта. И такая встреча двух сознаний – по-моему, самое лучшее, что может случиться с любым автором. Самая большая удача. Писатели другого масштаба, работающие обобщенной, интегральной интонацией, – которую опознают как свою десятки и сотни тысяч, – и те, я думаю, не часто получают такие письма».

Вот с такого прекрасного письма и началась наша дружба.

Я писала Самуила Ароновичу про все.

Про снег за окном, про друзей, про то, что происходит в России, про горечи расставаний, про открытие новых имен, про обиды…

Рассказывала, как мы обсуждали с Майей Иосифовной Туровской, знаменитым культурологом, киноведом, одним из авторов сценария фильма «Обыкновенный фашизм», его замечательные книги. И как Майя Иосифовна говорила: «Надо, чтобы Саня приехал, мы бы все обсудили». По поводу одного текста я даже нашла в своем письме к С. А. от 14 декабря 2014 года точную цитату.

«Сразу же позвонила Майе Иосифовне. Она тоже была тронута тем, что Вы помните про нее, тоже передавала Вам самый теплый привет. И пожелания здоровья! И еще сказала, что прочитала прекрасный Ваш текст “Ватсон”. Дальше передаю дословно: “Надо бы, конечно, сесть с ним и поговорить по поводу текста. Очень мне было интересно и важно. С чем-то я бы поспорила, но это уже другое дело. Замечательный текст”. В общем, Самуил Аронович, это я к тому, что надо Вам как-то придумать, как к нам приехать. Мюнхен похож на Ленинград, и Вы будете почти как дома».

И про разговоры с писателем Борисом Хазановым ему писала. Они оба друг друга очень высоко ценили, и я с такой радостью в ту и в другую сторону приветы им передавала.

И мы даже представляли, как С. А. приедет в Мюнхен, и мы вместе придем в гости к Геннадию Моисеевичу. (Борис Хазанов – псевдоним этого прекрасного писателя, эссеиста, переводчика, знатока античности и средневековой теологии, автора удивительного романа «Час короля», о котором Гедройц когда-то написал так, как умел только он, весело и точно: «Если бы мне когда-нибудь в жизни посчастливилось написать такую вещь, как повесть Бориса Хазанова “Час короля”, – в течение всей остальной биографии не ударил бы пальцем о палец, а знай слушал бы музыку и выпивал понемногу, спокойно ожидая, пока принесут на дом Нобелевскую премию».)

Ну мы и мечтали, пока Нобелевку Хазанову еще не принесли, что придем к нему сами и вместе выпьем за всеобщее здоровье по рюмке коньяка.

Вот было бы счастье – теперь думаю.

Невероятно я дорожила этой виртуальной дружбой с Самуилом Ароновичем, невероятно.

Гордилась… И при этом хотела им со всеми поделиться. Ну, с любимыми.

Ну и, конечно, не могла ему об этом не рассказывать:

«Простите, что не ответила сразу. Свалились на меня друзья из Питера. Сейчас они уже снова дома, жалуются, что Питер печален и сир… Особенно по сравнению с нынче очень солнечным Мюнхеном. И я им еще здесь показала Вашу книжку. Сказала, что просто не те места в Петербурге выбирают (хотя и живут на улице Чайковского). Теперь они тоже Ваши поклонники. Надеюсь, что из новых – не они одни, потому что я ко всем, кого люблю, пристаю с цитатами из Гедройца: и мудрыми, и грустными, и смешными. (Про Захарова – просто блеск.) И с Милой мы вчера по телефону наперебой цитировали и наслаждались. Я ей тоже невероятно благодарна за знакомство, пусть и виртуальное, с Вами» (3 ноября 2011 года).

Осмелев, даже про подружку свою в одном из писем сообщила:

«Но если бы Вы знали, как хочется рассказать людям хорошим, но от литературы далеким… Ведь они могли бы такую радость получить. Могу Вам сказать, что я послала кое-что своей подружке (она какой-то там менеджер или что-то в этом роде, большая умница), и она мне написала, что проревела над Вашим текстом, и теперь уже знает, что будет Вас вечно любить…» (9 ноября 2011 года).

И сразу же получила ответ.

«Гедройц ведь и вправду – не совсем я, и даже почти совсем не я. Моложе и резче, и веселей, и в текущей литературе чувствует себя посторонним.

Спасибо Вам за письмо, и за то, что впечатление от книги еще не прошло. И Вашей знакомой спасибо – за любовь. Это, кстати, еще одно и самое, может быть, важное отличие С. Г. от С. Л.: Гедройца можно любить; в него еще