Шишков - Николай Хрисанфович Еселев

по перестройке Чуйского тракта. Это, конечно, и являлось одной из основных причин переезда Шишкова в Петроград. Там же жила его жена — К. М. Жихарева, переводчица, достаточно известная в литературном мире столицы. Она, видимо, совершенно не склонна была менять Петербург на Сибирь и проводить с Вячеславом Яковлевичем время в экспедициях. Для любознательности горожанки, привыкшей вращаться в литературных салонах Петрограда, было достаточно одной поездки на Алтай, чтобы испытать все лишения и трудности, с которыми приходится сталкиваться в таких путешествиях.

Друзья и близкие знакомые Вячеслава Яковлевича по Сибири встретили известие о его переезде из Томска в Петроград с большим сожалением. Особенно огорчен был Г. Н. Потанин. «Это измена Сибири. Вы забудете Сибирь. Вы ей нужны. Она так бедна талантами!» — упрекал он Вячеслава Яковлевича.

«…В Сибири я прожил двадцать лет, — отвечал ему Шишков, — это вторая моя родина, пожалуй, не менее близкая и понятная сердцу, чем Россия, я переполнен впечатлениями, которых хватит мне на всю жизнь, я Сибирь люблю и постараюсь в нее вернуться».

«…Мне, действительно, расставаться с Сибирью было тяжело: близкое знакомство с профессорским миром (Солнцев, Вейнберг, Зубашев, Соболев и друг.), личные друзья (Анучин, Бахметьев, Г. Вяткин, Крутовский, Шаталов), моя работа (в составе президиума) в Научном Обществе Изучения Сибири и местном Литературном Кружке, а также мои частые выступления на народных чтениях и публичных вечерах — сцепили меня тугими канатами с местной жизнью, меня все знали, я пользовался уважением, имел литературное имя (курсив мой. — Н. Е.), в Петроград же я явился почти круглым нулем, и мне пришлось, так сказать, начинать сначала».

Это были правдивые, искренние слова. Действительно, Сибирь стада для Вячеслава второй родиной. Природа этого сурового края, изумлявшая его своей необычностью, своим величием, осталась у него в памяти на всю жизнь, так же как вошли в его сознание, заполнили его душу самобытные сибирские характеры, люди разных сословий, разных национальностей.

Не только двадцать лет неимоверных инженерно-изыскательских трудов, граничащих с подвигом, отдал Шишков Сибири как землепроходец, обследуя тысячи верст ее исполинских рек, но здесь же, в Сибири, в Томске, впервые прозвучал самобытный голос писателя Шишкова. Здесь наступила пора творческого возмужания; он вдохновлялся всей мощью Сибири; с ее народами жил «за едино сердце», гневно и пламенно защищал их против царского гнета и насилия властей.

Когда-то Чехов отметил, что если бы он не был врачом, то не стал бы и писателем. О Вячеславе Шишкове с уверенностью можно сказать, что его многолетняя изыскательская деятельность помогла ему стать писателем, во всяком случае, без нее не было бы того выдающегося художника-реалиста, который на вершине своего творческого пути сыновей отблагодарил Сибирь замечательным романом «Угрюм-река».

Вячеслав Яковлевич впоследствии, живя в Петрограде, в Пушкине, в Москве, всегда с особой гордостью, с особым уважением говорил о Сибири, с волнением рассказывал о своих встречах с людьми, с которыми ему пришлось делить радости и беды. Он всегда чувствовал себя как бы в долгу перед сибиряками, перед всеми, о ком не успел написать.

Вячеслав Яковлевич приехал в Петроград, конечно, не «круглым нулем». Если у него было мало знакомых, если он был почти неизвестен как писатель, то все это перекрывалось тем, что Шишков прекрасно знал Сибирь, сделал массу наблюдений, накопил в дневниках много бесценных записей о виденном и пережитом. И главное, что стало теперь ясно, — он обладал незаурядным художническим дарованием.

Сибирские повести и рассказы

В 1936 году писательница Мария Шкапская приглашала Вячеслава Яковлевича приехать в Хабаровск. Вот что он отвечал ей:

«Дорогая Мария Михайловна! Рад бы радехонек приехать в Хабаровск, да грехи не пускают. Вы ведь знаете, как я люблю Сибирь, вторую и главную мою родину (курсив мой. — Н. Е.). Большинство моих произведений посвящено этой очаровательной стране и ее энергичным, трудолюбивым, честным людям. Но меня схватили за бороду и за волосы всяческие литературные дела-делишки, держат крепко»[13].

Почему рассказы «Помолились», «Та сторона», «Суд скорый», «Золотая беда», «Веселая штука», «Чуйские были» и другие, вышедшие в 1916 году в издательстве «Огни» отдельной книгой (это была первая книга Вячеслава Шишкова), были восторженно встречены и критикой, и читателями? Да потому, что в них читатель ощутил правду жизни, познакомился с характерами, ему ранее неизвестными.

«Есть глубокая органическая связь у писателя с тем миром, который он передает, — пишет рецензент в газете „Сибирская жизнь“ в январе 1917 года, — и бывает местами трудно, почти невозможно найти ту роковую линию, за которой кончается правда жизни и начинается авторский вымысел…

Это очень суровая, местами жестокая жизнь, от которой было бы жутко и страшно, если бы она не была согрета ласковым, любовным теплом, ей, как это ни странно, свойственным.

Ровно повсюду разливается тепло человеческого сердца в „Сибирском сказе“. В тяжких, мрачных картинах вы чувствуете начало светлое, присущее действующим лицам драмы…»

Тунгусы (рассказ «Помолились»), приехавшие в село помолиться «русскому богу — Николе», принести ему «жертву», ограбленные купцами, возвращаются под звон церковных колоколов в тайгу, в свое стойбище…

«Опять все, будто по уговору, остановились, опять стали прислушиваться к переливчатым, весело порхавшим по тайге звукам и стали креститься трясущимися руками.

Постояли, вздохнули молча и молча двинулись в путь.

Старик ехал сзади; он опустил низко голову и думал… что есть великий русский бог, светлый и милостивый. Но зачем он так далеко живет? На солнце, что ли? Зачем он дает обижать тунгусов? Разве не видно ему сверху? Али жертвой недоволен остался? Можно еще больше дать „приклад“. Возьми, только в обиду не давай.

— Пожалуйста, возьми, русский бог, пожалуйста, возьми!.. Двадцать дней шел, бабу тащил, ребят тащил, товарища тащил, оленя мучил. Пожалуйста, давай защиту. Пускай подохнут все купцы, и чтобы все начальство околело!

Обида вдруг всплыла наверх, и старик заплакал, лицо сморщилось, скривился рот, закапали слезы.

Взглянул на небо… Но там звезд не было».

Лесной человек, старый тунгус, обиженный купцом, поверивший в русского бога, не нашел у него защиты и был глубоко потрясен. Он, видимо, никогда в жизни не плакал. Он бесстрашно ходил на медведя, добывал много меха, продавая шкурки за бесценок купцам и всегда возвращался в тайгу со словами: «Бог даст, еще поймаем соболя, убьем белку…» А теперь рушились его надежды. Где справедливость? Кто теперь поможет? И логика ему подсказывала — свой лесной бог, которому он и не переставал верить…

Сибирские рассказы Шишкова о тунгусах отражают не только бытие лесного человека, в