Валерий Ковалев - Морской ангел

Ознакомительный фрагмент

Накануне наступления, выстроив личный состав при развернутом знамени, новый комбриг, полковник Смирнов, коротко озвучил приказ и поставил боевую задачу. Далее выступил начальник политотдела и рассказал то, чего моряки не знали.

Оказывается в 42-м, после захвата немцами главной базы Черноморского флота, часть краснофлотцев осталась в городе и продолжала сражаться в казематах 35-й береговой батареи. Одной из самых мощных на побережье. Бои длились целую неделю, и только когда противник высадил с моря десант, применив удушающие газы, сопротивление защитников было сломлено.

– Гады, – шептали многие в строю, а выступавший завершил речь словами «Никакой пощады врагу! Смерть фашистским оккупантам!»

Сражение за город русской морской славы запомнилось Диму и его друзьям исключительным ожесточением обеих сторон. От начавшей утренний бой роты, к закату дня осталось менее трех десятков. Когда же на землю опустилась ночь, командование стало бросать в бой все, что было под рукою.

Например, при штурме Сапун-горы, где немцы поставили сплошной огневой заслон, моряки-разведчики вели за собой штрафников, штабных писарей, ординарцев и даже поваров с ездовыми.

Укрепив увесистый ручной пулемет Дегтярева на ремне через плечо и стреляя с рук, старшина настырно лез вверх по склону, расчищая путь товарищам. Но когда, забросав траншеи гранатами, морпехи ворвались в них, «ручник» с Димом в узких лабиринтах заклинило. А тут еще навалились сразу три фрица. Плохо бы ему пришлось, не окажись рядом Жора.

Двоим он молниеносно вбил головы с касками в плечи пудовым кулачищем, а третьего Дим в упор застрелил из парабеллума.

Гора была подобна извергающемуся Везувию, а то, что творилось вокруг, напоминало последний день Помпеи. С той лишь разницей, что никто никуда не бежал. Вермахт и СС дрались отчаянно. В окопах шла рукопашная, не на жизнь, а насмерть. Непрерывно гвоздила наша и гитлеровская артиллерия, рвались мины и гранаты, во все стороны неслись огненные трассы. Почти непрерывный 48-часовой бой завершался на самой оконечности севастопольской земли – мысе Херсонес.

Внизу, под крутым обрывом, немцы подрывали свою технику и добивали обозных лошадей, а сами кто на чем, но чаще вообще без всяких плавсредств, стремились уйти в открытое море. Благо там, на внешнем рейде, дымили поджидавшие их транспорты с эскортом сопровождения. Поджидавшие, как оказалось, совсем напрасно. Вынесшиеся на высоту закопченные «тридцатьчетверки» с ходу открыли по скоплению врага губительный огонь, а десятки выкаченных расчетами на руках в полосу прибоя орудий разносили в клочья и отправляли на дно болтающихся на волнах «сверхчеловеков». Не повезло и транспортам с кораблями сопровождения. Их накрыла бомбовыми разрывами морская авиация.

А чуть вправо, на узком обрывающемся в море перешейке, лишали себя жизни пьяные эсэсовские офицеры. Разогнавшись на штабных «майбахах» и «хорьхах», с громкими криками «Хайль Гитлер!» они целыми командами рушились вниз, в черноморскую пучину.

– Чудеса, да и только, кореша! – Жора лишь на секунду оторвался от всаживая длинных очередей из захваченного МГ в бегающих внизу фашистов. – Фрицы сами себя кончают!

– Да, Петро, точно ты рассказывал про Новороссийск! – обернулся к выцеливающему очередного офицера Дорофееву старшина, вщелкнув в свой «дегтярь» последний диск с патронами.

Однако так поступали далеко не все вражеские солдаты. Несколько дней и ночей после коренного перелома сражения герои вермахта с их румынскими союзникам сдавались целыми подразделениями.

«Них шисен!» – жалобно хрипели одни, другие молча швыряли оружие наземь и, пряча глаза, поднимали вверх руки.

– Куда девать пленных, товарищ капитан? – согнав захваченных на своем участке в ближайший эскарп[36], спрашивали у ротного валящиеся с ног разведчики.

– В расход, – обвел морпехов Терещенко налитыми кровью глазами. – У нас нет людей их конвоировать.

– Ни хрена себе, – переглянулись те от столь необычного приказа.

Одно дело убить врага в бою, как они делали ни раз, и совсем другое расстрелять безоружных.

– Ну, кто возьмется? – видя замешательство моряков, буркнул ротный.

Напряжение снял Дим.

– Я, Николай, – сказал он (без начальства все обращались друг к другу по именам) и, передернув затвор ППШ, направился к эскарпу.

– Форверст! – подойдя к пленным, среди которых были несколько раненых, ткнул стволом по направлению чадящего дымом города, и те понуро двинулись к выходу.

Когда спустя минут пять немцы с румынами (их было человек двадцать), спустились в сопровождении старшины вниз, к усеянной воронками дороге, по ней несколько красноармейцев в пропотевших гимнастерках гнали разношерстную колонну захваченных фашистов.

– Шнеллер плен! – кивнул Дим в ту сторону, и его подопечные несколько оживились.

– Бегом! – рявкнул Дим, дав в небо пару очередей из автомата.

– Принимай, славяне, – сказал он бойцам, когда доставленные пополнили колонну, после чего устало поплелся назад, к своим ребятам.

Разведчики встретили старшину молчанием, а капитан вскинув бровь, выжидательно уставился на Дима.

– Я их передал внизу армейскому конвою, – сказал тот. – Пусть живут, бродяги.

– А почему стрелял?

– Что-то вроде салюта. И на добрую память.

Пару минут Терещенко молчал, а затем протянул к дымящему рядом самокруткой Кацнельсону руку – «Дай» и глубоко затянулся.

– Добрая махра, – выдул вверх струйку дыма, – моршанская[37]. – А с приказом я того, погорячился.

…Утром Дим проснулся от тишины. Такой, которой давно не слышал. И еще увидел в синем куполе неба парящую над морем чайку.

Он поднялся с расстеленного на земле брезента (все ребята еще спали, укрывшись кто-чем) и, прихватив автомат, вышел из эскарпа.

На его откосе клевал носом часовой, проходя мимо старшина хлопнул того по плечу – «Не спи, замерзнешь!» – вслед за чем, оскальзываясь на щебенке и камнях, неторопливо спустился к заливу.

Весь берег был завален трупами немцев и румын, их брошенной и сожженной техникой, убитыми лошадьми, разломанными повозками и прочим военным скарбом.

Тихо шипящий, с розовой пеной прибой качал на легкой зыби тела утопленников.

– Намолотили мы вас, – сплюнул на песок горькую слюну Дим, после чего, сняв ватник с гимнастеркой и тельняшку, забрел по колено в море. Там он до пояса умылся холодной морской водой, а потом вернулся назад, сел на патронный ящик и, стянув с ног яловые сапоги, перемотал портянки.

– Порядок, – потопал подошвами по песку, – будем жить дальше.

Вернувшись назад, Дим оглядел все еще дрыхнувших ребят и что-то бормотавшего во сне ротного и обернулся на послышавшийся за спиной шорох.