Нестор Летописец - Андрей Михайлович Ранчин

class="p1">Е. Е. Голубинский предположил, что и забота о библиотеке, присущая Феодосию{31}, не была свойственна его преемникам. Однако его утверждение «Как бы то ни было, однако необходимо думать, что ‹…› в Печерском монастыре нарочитые заботы о библиотеке четиих{32} книг прекратились тотчас или вскоре после смерти преп. Феодосия ‹…›»[101] ничем не подтверждается. Но Нестор, конечно же, читал книги из монастырской библиотеки и был благодарен покойному игумену, стараниями которого было создано книгохранилище. Из свидетельства Киево-Печерского патерика — памятника о монахах Феодосиевой обители — следует, что здесь хранились греческие книги, привезенные иконописцами из Византии еще в конце 1070-х или в 1080-х годах[102]. Наш герой эти манускрипты также мог читать.

Если монастырь и потерял многое из обретенного благодаря Феодосию, его авторитет ко времени прихода Летописца оставался необычайно высок. Одна из первых на Руси и первая общежительная, Печерская обитель хранила свет кротости, смирения, мудрости и нравственной чистоты одного из ее основателей. В отличие от других обителей, в Печерской не требовали от приходящих денежного вклада. Таким неимущим был сам Антоний, без денег ступил на монастырский порог и Феодосий, хотя он и был выходцем из богатой семьи. «Эту традицию приема в монастырь неимущих, как мы знаем, Феодосий свято охранял, как охраняли последующие за ним игумены»[103]. Феодосий был нелицеприятен и тверд в отношениях с князьями, на слабости и грехи которых прямо указывал. Он, рискуя своим благополучием и положением, обличал князя Святослава за изгнание брата, писал ему укорительные послания, приводившие правителя в ярость. Князья и бояре были его собеседниками. Он проникался заботами и трудностями простых людей, стремясь им помочь, облегчить их беды. «Ко времени вступления Нестора в число братьев Киево-Печерского монастыря, последний уже пережил героическое время своего возникновения и устроения, представляя собой к моменту смерти своего знаменитого игумена Феодосия бесспорно во многих отношениях исключительное явление тогдашней русской жизни» — так оценил Печерскую обитель М. Д. Присёлков[104].

Стефан, в годы игуменства которого Нестор стал монахом Печерской обители, был прежде «начальником хора церковного»; умирающий Феодосий благословил его возглавить монастырь «по общему согласию» иноков, которые «порешили, что быть у них игуменом Стефану»[105]. (Принять игуменом монаха Иакова, предложенного самим Феодосием, братия отказалась: возроптала, заявив, что он пришлец, принял постриг в другом монастыре и потому недостоин быть настоятелем.) Почему умирающий игумен пожелал видеть своим преемником не Стефана, которого «Повесть временных лет» называет Феодосиевым учеником[106], а пришлеца Иакова, неизвестно[107]. Вероятно, он считал, что игуменство затруднительно для Стефана по личным свойствам. Стефан, очевидно, отличался большой ученостью: ему и монаху Никону, сменившему его в роли игумена, Феодосий после произнесенных им поучений поручал «прочесть что-либо из книг в наставление братии»[108]. Как заметил историк Я. Н. Щапов о должности начальника церковного хора, именовавшегося в Византии доместиком, а на Руси демественником: «Это была ответственная должность, требовавшая несомненных способностей и большой профессиональной подготовки»[109].

Нестор относился к Стефану с любовью и почтением и видел в нем образец благочестия: не случайно автор Жития Феодосия назвал Стефана «преподобным отцом нашим», а в другом месте — «преподобным игуменом нашим»; «преподобным» он называет Стефана еще раз в заключении Жития, умалчивая о том, что Феодосий первоначально хотел видеть своим преемником другого черноризца[110]. Слово «преподобный» означало «благочестивый», «непорочный», но также было определением монаха, прославленного как святой[111]. Нестор, вероятно, учитывает все эти значения, хотя церковное прославление Стефана состоялось спустя много веков после кончины автора Жития. Кроме создателей Печерской обители Феодосия и Антония, которых книжник так называет многократно, этот эпитет он лишь однажды относит к еще двум печерянам — Никону и Ефрему. Нестор писал Житие Феодосия уже после вынужденного оставления Стефаном Печерской обители, но сохранил о нем благодарную память. Именование бывшего настоятеля «отцом нашим» и «игуменом нашим» создает эффект присутствия, впечатление, что Стефан по-прежнему возглавляет монастырь. Конечно, употребляя слово «наш», автор Жития выражает привязанность и любовь к своему бывшему наставнику, воздает ему за симпатию и добро. Для сравнения — упоминания о преемнике Стефана Никоне хотя и исполнены почтительности, но лишены такой душевности, такого света. «Отцом нашим» Нестор также неизменно называет самого Феодосия, но обычно добавляя эпитет «великий». Эти именования благоговейно-этикетные, но не окрашенные личным чувством: преподобного Феодосия книжник не знал.

М. Д. Присёлков предположил, что в обители еще при Антонии и Феодосии образовались два течения — аскетическая партия «простецов», антониевская по происхождению, чуравшаяся политики, и «группа тех братьев монастыря, кто или закладывали широкое общерусское значение обители ‹…› или, по крайней мере, умели ценить и дорожить этой ролью монастыря в русской жизни». Ко второй группе иноков якобы принадлежали Никон, Варлаам, Ефрем и Феодосий. Феодосий примирял при жизни две эти тенденции. Отвержение Иакова, которого Феодосий хотел видеть своим преемником в роли настоятеля, как считал М. Д. Присёлков, объяснялось позицией первой из двух монашеских групп: «Трудно сомневаться, что здесь впервые заговорила группа ригористов и простецов. Она, конечно, понимала необходимость иметь в игуменстве ученого и образованного брата, но желала быть уверенной в сохранности прежде всего аскетических традиций Феодосия и всей строгости устава. Стефан был ученый инок, но, как всегда, близкий Феодосию и в монашеском смысле росший под его рукою, прежде всего аскет, на глазах братии выполняющий суровую школу великого Феодосия. С ним можно быть уверенным в сохранении аскетических традиций и строгости устава»[112].

Нестор, по мнению историка, поддержал черноризцев — приверженцев учености, образованности, выступавших за общественную миссию монастыря: «Как человека образованного, с широким церковным и политическим горизонтом, Нестора, очевидно, манила эта общерусская забота монастыря, будя желание приложить к ней и свой труд, и свой бесспорный литературный талант. Естественно, что Нестор, столь выделенный и обласканный игуменом Стефаном, примкнул к группе ученых и образованных братьев, а скоро, в разыгравшихся дальнейших столкновениях этой группы с группой ригористов, решительно и даже резко разошелся с этой последней, когда, опираясь на нее ‹…› была проведена попытка перемены или смягчения церковно-политического положения, занимаемого до сих пор Печерским монастырем»[113]. Группа иноков, стремившихся развивать общественную деятельность монастыря и влиять на княжескую политику, в том числе в церковной области, по мнению М. Д. Присёлкова, была настроена патриотически и антигречески, противостоя стесняющему влиянию митрополитов-византийцев, поставляемых на киевскую кафедру Константинопольской патриархией[114].

Гипотеза историка получила довольно широкое распространение как в науке, так и в околонаучных популярных сочинениях публицистического толка. Однако она практически не опирается на факты, а является плодом