Лидия Осипова - Дневник коллаборантки

Трупы в доме инвалидов лежат в подвале…То, что мы увидели, не поддается никакому описанию: около десятка совершенно голых трупов брошены, как попало…

Ночью мне пришла гениальная идея. Немцы очень празднуют Рождество, а у нас имеется большой ящик еще дореволюционных ёлочных украшений. Начну менять игрушки. Иногда нам попадаются немецкие газеты. Сообщения в них такого же качества, как и в наших, но имеются частные объявления, и они больше всего дают для понимания немецкой жизни теперь. В магазинах все рационировано. Но по карточкам они получают столько, что нам это кажется сказкой. Рекламы только о зубной пасте и о чернилах «Пеликан». В объявлениях много спроса на старые костюмы и пальто. Книг немецкие солдаты, по-видимому, не читают. По крайней мере мы еще ни одной из них не видели.

Ночью был бой где-то очень близко около нас. Мы пережили даже не страх , а что-то, не подающееся словам. Только представить себе, что мы попадаем опять в руки к большевикам! Я пошла в больницу к доктору Коровину и сказала, что не уйду, пока не получу какого-нибудь яду. Он было попробовал развести свое обычное хамство. Тогда я пригрозила, что поговорю с немцами по поводу микроскопа и молока из детского дома и по многим другим поводам. Тошнило меня разговаривать с этим негодяем. Да ничего не поделаешь. Утих и стал шелковым. Этакая дрянь. Делать гадости — делает, а на расправу — жидкий. Боюсь, что я со своим чистюльством никуда бы не пошла, особенно к немцам. А пойти бы следовало. Но как-то невольно чувствуешь и себя ответственным, особенно перед иностранцами, за всю дрянь, которую разводят разные негодяи. Дал морфий. Только, вероятно, на двоих мало. Хотя мы теперь такие слабые, что нам хватит. А я решила: при приходе большевиков отравиться сама и отравить Николая так, чтобы он этого не знал.

Жить становится всё ужаснее. Сегодня идем на работу в баню, вдруг распахивается дверь в доме, и из нее выскакивает на улицу старуха и кричит: «Я кушать хочу, поймите же, я хочу кушать!» Мы скорее побежали дальше. Слышали выстрел.

На днях одна женщина против Управы собирала щепки около разрушенного дома. Напротив квартирует команда СС. Часовой что-то кричал этой женщине, но ни она, ни кто другой не могли понять, чего он хочет. Тогда он приложился и застрелил ее. Как курицу. Днем, на глазах у всех. Торговля игрушками идет полным ходом, но из-за заносов у самих немцев сейчас мало еды. Все же каждый день какой-то кусочек перепадает. У Ивановых-Разумников положение хуже нашего. Они принципиально не хотят работать за немецкий паёк. Очень их за это уважаю, но последовать им не могу, тоже по принципиальным основаниям. Если они и мы помрем с голоду, то кто же будет работать против большевиков? Да и сидеть и ждать, что кто-то для нас освободит Россию, а мы — «чистенькие», считаю никуда не годным. Если порядочные люди будут сейчас блюсти свою чистоту и всё предоставлять Падеревским и Бедновым, то что же будет с русским народом в конце концов? Он и так говорит: «Один бес: большевики были — сволочь нами управляла, и теперь то же самое. Лучше сидеть на месте и не рыпаться. Все равно лучше не будет. Нет добра на свете». Это я сама слышала. А при нас в бане сестра Беднова не так распоясывается. На днях она кричала на одного военнопленного, который попросил у нее соды от изжоги: «Так вам всем и надо. Вы расстреляли моего мужа в 20 году, а теперь ты хочешь, чтобы я тебе помогала!» Мы затискали ее в угол и сказали, что если она позволит себе еще что-нибудь подобное, то мы заявим немцам, что она ведет антинемецкую работу в бане. Теперь она меня боится и ненавидит. Надо держать ухо востро. Я-то к немцам жаловаться не пойду, а она пойдет и не только с правдой, но и с любой ложью.

Кстати оказать, фашисты сами и очень сильно восстанавливают народ против себя. И не только русский. Я присутствовала при том, как несколько солдат с фронта осуждали своих СС за их подлое отношение к русскому населению и к немецким солдатам и даже офицерам. Значит и у них так же, как и у нас! Только та разница, что они не боятся говорить друг с другом.

Немцы стали добренькие перед Рождеством. Сегодня к наш приходили СД-солдаты и спрашивали стаканов и рюмок. Мы им дали. Тогда они взяли меня с собой во дворец и дали мне фунтов 7 хлебных корочек и кусков. Какое счастье! Пока я ждала в коридоре своих корочек, где-то далеко во дворце какой-то немец играл на фаготе «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан». Это было — как в кошмаре. Холодный дворцовый коридор, на стенах рамы без картин, у стен поломанная мебель и какие-то ящики, и все время пробегают немецкие солдаты, и вдруг — Глинка!

Сварили густой-прегустой хлебный суп и наелись до того, что уже не лезло. Но ощущение голода все-таки остается. Значит, организму уже мало хлеба. Нужно что-то другое. А где его взять? Не хочется ни о чем думать и ничего хотеть. Очень мы устали. Иногда приходит в голову: а, может, просто сложить лапки, лечь и не вставать, пока не помрешь? Но мне сейчас помирать никак нельзя. Коля без меня не выдержит… А ведь если бы мы с ним не были сейчас так «вместе», как мы есть, мы бы уже давно померли. Спасает не инстинкт самосохранения, а инстинкт ДРУГОСОХРАНЕНИЯ. Если выживем и не попадем к большевикам, непременно введу этот термин в учебники психологии.

Коля опять слег от слабости. Ему больше всего недостает сахару. Я тоже стараюсь больше лежать, чем сидеть. Но у меня все это гораздо легче проходит. И вот лежу и молю Бога, чтобы как-нибудь достать сахару, хоть капельку. С нами ежесекундно происходят чудеса. Мы уже к ним привыкли. Но все же несколько путает, когда чудо происходит воочию. Впадаешь в «руки Бога живого». Это выражение стало мне совершенно понятно. Может быть, его и не так надо бы толковать, но я его понимаю именно таким образом. И вообще то, что мы теперь переживаем, заставило меня пересмотреть отношение к Богу, прежде было дешевенькое и пошлое чувство: нельзя беспокоить Бога по пустякам. Неловко. Именно чувство неловкости. А теперь я чувствую, что я стала к Богу в такие точно отношения, как няня. Она с ним всегда разговаривала запросто, а иногда даже немножко ссорилась. Так вот лежу я и в отчаянии думаю, где и как достать сахару для Коли. Стук в дверь. Входит немецкий офицер. «Так просто». Конечно, он зашел не «просто», а в надежде найти молоденьких девочек, а налетел на двух доходяг. Засмущался. Увидев на буфете ёлочные игрушки, очень им обрадовался. Смущенно спросил, не продаются ли? Выбрал несколько штук и спросил, чего бы мы хотели. Так как у него в руках ничего не было, то я без всякой надежды сказала, что хотели бы мы получить немного сладкого. Он застеснялся и вытащил из кармана бумажный мешок, в котором был сахар. Это было даже лучше, чем сахар. Это были сдобные крошки от сухарей, обсыпанных сахаром. И его было не меньше, чем полфунта. Целое состояние. У меня дух захватило от радости. А он все стоял и разговаривал, когда я страстно хотела, чтобы он ушел и дать сахар Коле.