Александр Коржаков - Борис Ельцин: От рассвета до заката

Ознакомительный фрагмент

— Анну Герман.

Меня этот ответ забавлял…

Из родных свердловских песен Ельцин любил «Уральскую рябинушку» малоизвестного композитора Радыгина, но слов не помнил. Наина Иосифовна знала из нее куплета полтора.

С приходом в команду Ельцина помощника из Госстроя Суханова песенный репертуар шефа расширился. Лев Евгеньевич замечательно играет на гитаре и поет. Ради Ельцина он выучил слова этой «Рябинушки». И никогда не подавал вида, заметив, что у Бориса Николаевича серьезные проблемы с музыкальным слухом.

Зато чувство ритма у Ельцина было развито нормально. Оттого он неплохо играл на ложках. Этими ложками шеф мог кого угодно замучить. Даже во время официальных визитов требовал:

— Дайте ложки!

Если деревянных под рукой не оказывалось, годились и металлические. Он их ловко сгибал и отбивал ритм исполняемой мелодии. Но металлические ложки стирали в кровь пальцы, мозоли потом ныли, раздражая шефа.

Ельцин родился в деревне Бутка, и там, видимо, играть на ложках было престижно. Борис Николаевич, звонко шлепая ложками по разным частям собственного тела, начинал напевать:

— Калинка, калинка, калинка моя. Выгоняла я корову на росу, повстречался мне медведь во лесу…

Эти две строчки он в упоении повторял многократно, отбивая темп ложками. Многие слушатели, не выдержав комизма ситуации, хохотали.

У Бориса Николаевича не было музыкального образования но тяга к музыке чувствовалась. Он построил в Свердловске театр оперетты, рассказывал мне, как любил ходить на спектакли. Но я ни разу не слышал, чтобы он напевал какую-нибудь мелодию из оперетт.

Единственная песня, которую Борис Николаевич знал от начала до конца, была «Тонкая рябина». Мы ее выучили благодаря президенту Казахстана — ехали как-то с Назарбаевым в машине от аэропорта до его резиденции «Боровое» часа два и разучивали слова — повторили песню раз пятьдесят. Нурсултан Абишевич очень любит русские песни и красиво их исполняет. После этой поездки Борис Николаевич всегда пел в компании «Тонкую рябину». Когда куплет заканчивался и нужно было сделать паузу, Ельцин начинал первым, чтобы показать: слова знает, подсказывать не нужно.

…После Анны Герман я хотел и другие пленки принести, но шеф вдруг категорически запретил:

— Все, хватит. Надоело.

Музыкальные вечера в машине прекратились, отношения наши заметно испортились. Я, честно говоря, сильно не переживал — выгонит так выгонит. До этого я был в охране у маршала Соколова и продержался там чуть больше месяца. Просто не сработался с руководителем охраны. Пришел к своему начальнику подразделения и честно сказал:

— Прошу вас взять меня обратно. Не считайте, что я не справился, просто не могу с этим типом работать.

Если бы и здесь возникла аналогичная ситуация, я бы, не сожалея, тоже ушел.

Неожиданно ко мне в мае подходит Кожухов и спрашивает:

— Ты в отпуск не собираешься?

Я удивился — у меня отпуск был записан на осень.

— А мы тебе сейчас предлагаем, — настаивал Юрий Федорович. — Мы уезжаем на отдых, и ты тоже отдохни.

Но через некоторое время Кожухов изменил свое решение:

— Ты все-таки с нами в командировку поезжай.

Выясняется следующее. Я в то время еще неплохо играл в волейбол, а шеф был мастером спорта. Ему хотелось во время отпуска поиграть с достойными противниками.

Таня тоже увлекалась волейболом и даже участвовала в студенческих соревнованиях МГУ. Могла дать приличный пас, да и принимала подачу неплохо.

Приехали в Пицунду, на «объект отдыха». Только расположились, а Борис Николаевич уже дает команду: всем приходить на волейбол в пять часов.

Я вышел на площадку в наколенниках и начал разминаться. Мы сделали по два-три удара, и Ельцин вдруг говорит Кожухову резко, сквозь зубы:

— Надо лучше знать свои кадры.

Кожухов еще в Москве опасался, что шеф увидит мою профессиональную игру. И потому решил в отпуск меня не пускать, чтобы никаких симпатий между мной и Борисом Николаевичем не осталось.

В волейбол мы играли каждый день. Шеф, естественно, взял меня в свою команду — проигрывать Борис Николаевич терпеть не мог. Иначе настроение у него надолго портилось. В теннис он тоже обязан был всегда выигрывать.

В Пицунде мы устраивали настоящие баталии. Пригласили местную команду — — чемпиона Пицунды. Она состояла из наших прапорщиков и офицеров, которые охраняли объекты отдыха партийной элиты. Мы всегда у них выигрывали. Дошло до того, что они отыскали какого-то профессионального волейболиста из Гагр, который играл сильнее всех на побережье. Я встал против этого парня и практически нейтрализовал его. В моем волейбольном амплуа самым серьезным был блок. С юности его освоил. Помогало и спортивное чутье. К тому же прыгал высоко, с «зависанием» и еще выше вытягивал руки. Мы тогда победили со счетом 3:2. Все очень радовались — прыгали, обнимались.

Помимо волейбола были и другие развлечения. Ездили на рыбалку, купались…

С купанием связан еще один эпизод, изменивший отношение Ельцина ко мне.

Сначала температура морской воды колебалась от одиннадцати до тринадцати градусов. Для купания она была холодноватой. Но Ельцин ежедневно переодевался в палатке на пирсе и по трапу спускался в море. Мы, его охранники, по инструкции должны были заранее войти с берега в воду, проплыть метров десять к трапу и там, в воде поджидать Бориса Николаевича.

Так я и делал. Пока он надевал плавки, я доплывал до положенного места и отчаянно дрыгал руками и ногами, чтобы не заледенеть. Ельцин же медленно спускался по трапу, проплывал несколько метров вперед и возвращался обратно. Потом уж выпрыгивал я и бежал под теплый душ.

Проходит недели полторы. Неожиданно Кожухов и Суздалев устраивают мне головомойку:

— Ты бессовестный предатель, ты к шефу подлизываешься.

— В чем дело? Объяснитесь.

— Ну как же, мы честно стоим на берегу, пока шеф плавает, а ты вместе с ним купаешься, моржа из себя изображаешь.

Тут уж я взорвался:

— Ребята, я делаю так, как положено по инструкции. Если бы вы мне раньше сказали, что не нужно с ним плавать, я бы не плавал.

Оказывается, когда вода потеплела градусов до двадцати, Ельцин спустился, а около него уже Кожухов плещется. Борис Николаевич с удивлением спрашивает:

— Что это вы тут делаете?

— Как? Положено, чтобы вы не утонули.

— А почему вы прежде стояли на пирсе? Вот Александр постоянно плавал.

Мои напарники решили, что я их подсиживаю. Хотя я искренне считал себя третьим в этой команде и никогда не стремился стать вторым или первым. Я был и так доволен тем, что не посещал инструктажи, не ходил на партсобрания. Отрабатывал свои сутки — и делал, что хотел.