Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

Надо сказать, что связи у Збарского, этого сравнительно молодого человека, огромные. Свидание инженера-химика с главой правительства организовал не кто иной, как председатель ВСНХ РСФСР П. А. Богданов. Он почти ровесник Збарского, они знакомы по институту, и тот вхож к нему домой.

Один начальник республиканского уровня звонит другому начальнику — уровня всесоюзного. Произносятся заветные слова о тайных государственных интересах, которые звучат так же опасно, как в эпоху Ивана Грозного звучал клич «Слово и дело!». Телефонный перезвон между начальниками происходит в пятницу, а свидание назначено уже на субботу. Да, ничего не забывающий Дзержинский помнит сравнительно молодого ученого, присутствовавшего на совещании в Кремле 4 марта. Эдакий спокойный и уверенный в себе товарищ. В случае дела государственной важности он готов, несмотря на болезнь, принять его завтра у себя дома. Да, он хворает и на работу завтра не пойдет. Это вполне удобно, а ради результата Дзержинский готов на все.

В 1924 году в Кремль уже не так легко было пройти. Пропуска, часовые, комендатура, проверка документов. Всякие документы — пропуска, мандаты — власть любила. И все-таки тогда еще можно было запросто прийти по делам к государственному лицу домой.

Все перипетии этой истории известны. Победителей не судят, и в свое время победители кое-что понаписали и понаговорили. Надо отдать должное, без этой авантюры Збарского, без его удивительного напора скорее всего мы бы не имели Мавзолея, а тело Ленина было бы захоронено. Отдадим должное Збарскому и в том, что позже, когда шла работа по бальзамированию, он не только обеспечивал все дело своей неиссякаемой энергией, но и в лабораториях Института химии с большой оперативностью провел необходимые анализы и проделал определенные опыты. Но думается, он все время отчетливо понимал: такого случая больше не предвидится. Как XVIII век русской истории любил слово «случай»! Случай и в XX веке надо взнуздать, и погнали, погнали. Человек этот был поразительной смелости и риска. В уже упомянутом XVIII веке ему бы не миновать славы Калиостро.

Збарский, входя в Кремль, отчетливо представлял себе, что шел он не только к руководителю правительства, но и к главе бывшей Чрезвычайки. Ее руководитель, по слухам, не имел жалости и был дьявольски проницателен. Ах, как хотелось узнать, что делается в голове бывшего политкаторжанина, нажившего себе в ссылках туберкулез! В первую очередь хотелось узнать святая святых правительственных планов: они все же решили похоронить тело Ленина или еще надеются на благоприятный исход со своими морозильными камерами? От этого зависел ход беседы.

Ответ — вопрос. Но спрашивать имеет право только один. Другой — может лишь ждать случая, чтобы подать реплику. Дело достаточно щепетильное, и здесь, как полагал Дзержинский, не должна была просочиться лишняя информация. Дзержинский в разговоре уклончив. Но если пойти ва-банк? И Збарский на неопределенности Дзержинского расчетливо выпаливает: «Мы готовы спасти тело!» — «Кто это мы?» — по привычке опытного дознавателя перебивает Дзержинский. «Я и Воробьев», — отвечает Збарский.

Дзержинский со своей автоматической памятью на фамилии и лица тут же отчетливо вспомнил одышливого профессора из Харькова. Перед совещанием у него на столе лежал списочек с именами, фамилиями и краткими данными на всех присутствующих. Больно боек и энергичен этот Збарский. Наверное, все же Воробьев и Збарский? Хоть бы из вежливости так сказал, а то сразу: «я!» Талант примкнуть к чужой идее — это тоже талант. А вдруг у этой пары получится? Ему бы сейчас, Дзержинскому, раздеться, лечь в постель, надеть шерстяные носки, выпить горячего молока с медом. Покойный Владимир Ильич себя загнал. Всегда смерть ближнего, вызывая сочувствие, тем не менее показывает, что еще не твоя очередь, хотя, может быть, в этой очереди ты уже первый! Дзержинский не очень верит в эти идеи с сохранением тела, но он привык любое дело доводить до конца. Докладывая генсеку и Политбюро о неудаче, он должен будет сказать о всех попытках. По крайней мере, если он сейчас согласится с предложением этого бойкого человека, это будет отсрочка. А дальше он снесется с кем надо. Но энергичного молодца надо обязательно послать к Красину. Пусть встретятся.

Почти неожиданно для себя, скорее повинуясь административному инстинкту, нежели веря в удачу, Дзержинский говорит: «Вы знаете, мне это нравится. Все-таки, значит, есть люди, которые могут взять на себя эту работу и рискнуть».

Збарский тут же подал Дзержинскому письмо Воробьева, означавшее, что такие люди, готовые рискнуть, есть, но им мешают. Письмо, как и предполагал Збарский, оказалось кстати. Оно не только информационный повод, чтобы обратиться в правительство, но и аргумент. Главное — ввязаться, а дальше вытянет. Воробьев действительно умелец, и идея вся не такая уж безнадежная. Возникло чувство удачи.

Дзержинский: «Я один, конечно, не могу принять никакого решения и доложу об этом правительству. Я полагаю, что ваше предложение будет принято, и с моей стороны вы встретите всякое содействие и помощь в столь трудной работе».

Эта часть речи была Збарским воспринята с удовлетворением, но он сразу почувствовал, что рубашка стала мокрой от холодного липкого пота: не хотелось объясняться с Красиным. Однако брань на вороту не виснет, просто надо быть наглее.

«Я советую вам сейчас же повидаться с Красиным, так как неудобно, что вы, будучи знакомы с ним, обратились не к нему, а прямо ко мне. Я позвоню, чтобы он вас принял».

Хорошую шпилечку подпустил старый политкаторжанин! Человековед. Знает, как сделать больно.

Они встретились в тот же день в кабинете Красина. Бывшие друзья. Красин принял Збарского стоя и не подал руки. Этого можно было ожидать, но обида потом забудется, а результаты останутся. Збарский переживет Красина на 28 лет. И совесть его не мучила.

«Что вы там надумали с Воробьевым? Ваш Воробьев баба. Он выступил на совещании, ничего конкретного не предлагая, а больше критикуя другие предложения. Вы же совсем набрали в рот воды и даже не произнесли ни одного слова. Между тем вы больше других понимаете, что замораживание должно дать свои результаты. Я с вами разговаривал больше месяца назад об этом и мог надеяться, что вы за это время обдумаете мое предложение и поддержите его. А теперь вы прибежали с каким-то неконкретным предложением. Скажите, что вы собираетесь делать?»

Всю программу уже изложил Воробьев в своем письме. Не горячась, Збарский постарался как-то выйти из неловкой ситуации. Он, дескать, свободный экспериментатор, почему бы не попробовать? Не получится — похоронят вождя, как всех, в могиле. Но Красин не принимал никаких объяснений, он сам был человек решительный и смелый, и ему не с руки было перед кем-либо заискивать. Он отыгрывался разницей в положении.