Юрий Щербак - ЧЕРНОБЫЛЬ

- Что вас как биолога больше всего потрясло в "после-аварийный" период?

- Такое ощущение, когда заходишь, скажем, в лес, - что идешь в западню. Еще не измеряешь уровни, но уже рождается тревога. И дело даже не в конкретных уровнях - они могут быть и не очень высокими, - но в общем ощущении опасности. Ведь раньше мы смотрели на природу как на защитницу нашу, здесь мы получали разрядку, разгрузку, а сейчас все время сохраняется напряжение.

И чувство боли за природу. Особенно за сады: ведь я из Москвы, у нас таких нет, хочется яблоко это попробовать - и нельзя. Очень страшное чувство - бессилие человека перед этим.

Уже не та природа".

Это - мысли профессионального радиоэколога. Его потрясенность и растерянность перед тем, что стало с природой.

Для меня это тоже, пожалуй, самый страшный итог Чернобыля: природа, несущая человеку гибель. На протяжении всей истории человечества были войны, кровь, катастрофа. Но никогда не было страха перед землей, воздухом, водой.

Чернобыльские события в корне изменяют взгляд на природу как на естественного друга, союзника и защитника человека. А к этому - совершенно новому взгляду - очень трудно, почти невозможно приспособиться. Не потому ли многие люди, не заболев лучевой болезнью (дозы, полученные ими, не столь уж велики), тем не менее нездоровы? Это какое-то странное заболевание, больше лежащие в сфере психики. Некий трагический надлом. Думаю, что эти люди не смогли адаптироваться к новой ситуации - враждебности природы. Зеленая трава, прозрачная вода, цветущие деревья, привычные уютные домашние коты и собаки - все это в Зоне несло опасность, тревогу, все казалось противоестественным. Такая зловещая "нейтронная" ситуация порождала смятение в людях, ломала тонкие психологические механизмы, вызывала и продолжает вызывать душевные разлады. Это тоже след Чернобыля, и не просто будет от него освободиться.

Но вернемся к Зоне, к ее будущему.

Ю. Андреев:

"Рыжий лес" примыкал к открытым распределительным устройствам ЧАЭС и представлял очень серьезную опасность для этих устройств. Вы же видели, сколько там проводов, мачт, трансформаторов. Если бы лес высох и загорелся - а вероятность этого была достаточно высока, - то сажа, попадая на контакты распределительных устройств, вызвала бы ряд тяжелых аварий. Полностью была бы выведена из строя вся Чернобыльская АЭС. Небольшой участок "Рыжего леса", примыкавший к распределительным устройствам, был бы сам по себе очень опасен. Туда попала значительная часть выброса, и активность там была очень высокая. И неопытный человек, если бы зашел туда, мог подвергнуться достаточно серьезной опасности.

Вот эти соображения и заставили нас уничтожить "Рыжий лес". Площадь его - до ста гектаров. Этот лес был полностью обречен. Те, кто возражал против его уничтожения, неправы. Нельзя было ожидать, что там вырастут молодые сосны. Они очень чувствительны к радиации - более чувствительны, чем человек. Они бы там не выросли. И лес бы стоял как накопитель и хранитель радиации. Конечно, принимать решение о сносе леса было очень тяжело. Ведь лес - это символ природы. Но его надо было убрать.

Лес захоронили прямо на месте. Мы подсчитали, что, двигаясь с грунтовыми водами (а это очень медленный процесс), активность распадется гораздо быстрее, чем достигнет водоисточников. Были проведены гидрологические и геологические исследования.

- И теперь не понадобится перезахоранивать "Рыжий лес"?

- Вы знаете, мы должны были решить эту задачу очень быстро. И решили так: лес захоронить, все места обозначить и наблюдать. Если окажется, что наши предварительные расчеты ошибочны, есть возможность его перезахоронить. Нужно было выбирать из двух зол меньшее - максимально уменьшить воздействие "Рыжего леса" на людей. И сразу же получили реальные результаты. Зона вокруг станции стала безопасна.

С горечью осознаю такой факт: я в течение двух лет руководил этими работами, но практической помощи от так называемой "большой науки" почти не имел. От ведомственной тоже. У нас сложилось ложное положение в науке. Основная наука по численности - это ведомственная, которую и наукой называть не совсем корректно. Это не наука, а обслуживание чьих-то интересов на некоем уровне. Этих людей и учеными нельзя назвать: они полуинженеры, полупрактики, полуученые. Одной из причин этого явилось то, что в 30-е годы у нас в стране был выбит целый слой интеллигенции - высококвалифицированных ученых, инженеров. А наплодили вот эту ведомственную армию псевдоученых. Этот промежуточный слой - очень своеобразное явление. Наверно, ни в одной стране нет такого, когда это вроде бы и наука, и не наука.

Ведь что такое наука? Это прежде всего торжествующая объективность. Без объективности ни о какой науке и речи не может быть.

Не может быть, скажем, ведомственной арифметики. А у нас, оказалось, может быть ведомственная экология. Гидрология. Могут быть ведомственные подходы к техническим дисциплинам. К медицине. Это чудовищные вещи. Это уход от объективной истины. Это тоже следствие крайне низкой духовной культуры общества. Склонность ко лжи ради собственной сиюминутной выгоды - вот как это называется.

Я уверен, что сегодня называться экологом может только тот, кто понимает и закономерности природы, и имеет глубокое знание закономерностей технических, научных. Экология - "домоведение", что ли, - обязывает знать все Только комплексно человек может сделать что-то стоящее. Если ученый признает только биологическое - это не эколог. Это лишь первое к экологу приближение. Кроме того, большинство сложившихся экологов сформировалось в годы жуткого разгула лысенковщины, которая с наукой ничего общего не имела.

Экологической программы по Зоне нет. Чтобы она была, нужно, чтобы кто-то отвечал за данную проблему. А мы сейчас не имеем человека, официально ответственного за такую программу.

Чернобыльская авария родила множество утопических проектов. В области экологии - это идея посадить бобовые растения, которые, дескать, вытянут все радионуклиды на себя, а мы их потом срежем и уберем - и наступит светлое будущее. Абсурд. Но людям свойственно верить в чудеса. В одно какое-то решение, после которого будет все хорошо.

Но серьезных экологических решений по Зоне не выдвинуто до сих пор. Я не видел ни одной стройной, законченной программы.

Пришлось нам - техникам, инженерам, а не экологам - создавать такую программу. Мы разбили всю Зону на квадраты, изучили каждый квадрат и предложили способы, которые помогут на конкретном квадрате ликвидировать радиоактивное загрязнение. Способы эти разные, зависят от ландшафта, от особенностей самих загрязнений. Мы получали в этом деле помощь от украинской Академии наук, от ее вице-президента Виктора Ивановича Трефилова.