Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

конюшни Франции и всей Европы от средневековых режимов, социального неравенства, крепостничества, инквизиции, но делал это, не гнушаясь преступными (хотя и обычными для того времени) средствами — насилием, железом и кровью. Из одной его ипостаси властолюбца вырастали ещё две — деспота и агрессора.

Об особенностях агрессивной внешней политики Наполеона, когда ему приходилось в течение 15 лет отбиваться от агрессоров семи антифранцузских коалиций и всё-таки самому прибегать к агрессии, подробно речь пойдёт во втором томе моего исследования — «Император Наполеон». Но и гражданин Бонапарт, будучи ещё генералом Директории, а затем первым консулом, по собственной инициативе, как мы видели в двух его итальянских и египетской кампаниях, реформировал одни, ликвидировал другие и учреждал третьи («дочерние» по отношению к Франции) государственные образования — французского типа. Деспотизм его, для Франции несравненно менее тягостный, чем феодально-абсолютистские режимы России, Австрии, Пруссии, Испании, был настоящим бедствием для стран, завоёванных или поставленных в зависимость от Франции, потому что он унижал и попирал их национальное достоинство, даже если заменял феодальное бесправие самыми передовыми для того времени нормами буржуазного права.

Подчеркну: последствия его политики и его действий станут очевидными главным образом в годы империи, но сказываться они начали уже во времена консульства.

2. Мир и война

Амьенский мир с Англией и пожизненный консулат Наполеона стабилизировали, как никогда, и консульский режим, и общее социально-экономическое положение во Франции. «Даже злейшие враги Бонапарта, — читаем у В. Слоона, — признавали и до сих пор (имеется в виду конец XIX в. — Н.Т.) признают искренность поддержки, которую оказал ему народ в 1802 году». Его авторитет в условиях мира везде — снизу доверху (исключая лишь жалкое малолюдье оппозиции) — рос ещё заметнее, чем даже в дни его военных триумфов. Не случайно один из ораторов в Трибунате, обращаясь к первому консулу, назвал его: «Ваше консульское величество!»[1659]

Всё это облегчало Наполеону решение любых задач как внутренней, так и внешней политики. Сразу после битвы при Маренго он занялся было экзотической проблемой Луизианы. Дело в том, что эта североамериканская территория, названная 9 апреля 1682 г. Луизианой в честь французского короля Людовика XIV, принадлежала тогда Франции. Она занимала всю западную часть бассейна Миссисипи, покрывая кроме нынешнего штата Луизиана ещё 12 штатов США, и в пять раз превышала территорию Франции. В 1762 г. Людовик XV уступил Луизиану Испании, поскольку Франция, истощённая неудачной для неё Семилетней войной, оказалась не в состоянии сохранить свой контроль над нею.

Наполеон после Маренго счёл возможным вернуть Луизиану Франции и сохраняя господство французов на Сан-Доминго, использовать её для создания в Америке французской колониальной базы — в противовес домогательствам Англии там же, и на море и на суше. 1 октября 1800 г. через посредство своего довереннейшего посланника в Мадриде генерала Л.А. Бертье он заключил с королём Испании Карлом IV в королевском дворце Сан-Ильдефонсо необычную секретную сделку: Испания возвратила Франции Луизиану в обмен на… обещание первого консула признать зависимое от Франции итальянское герцогство Тоскана королевством и передать его под скипетр зятю Карла IV[1660]. Но удержать Сан-Доминго не удалось из-за несчастья с экспедиционным корпусом зятя Наполеона генерала В. Леклерка (напомню читателю: две трети корпуса, включая самого Леклерка и ещё 15 его генералов, погибли от жёлтой лихорадки). Тем временем Англия из года в год наращивала свои военно-морские силы на подступах к Луизиане. В такой ситуации Наполеон сделал неожиданный ход, оставивший след не столько в истории Франции, сколько в истории Соединённых Штатов Америки.

Первый консул рассудил, что без Сан-Доминго французы не смогут противостоять возможной агрессии со стороны Англии против Луизианы. Однако уступить Луизиану Англии он не хотел и поэтому выигрышно для Франции (насколько это было возможно в тех условиях) использовал интерес к Луизиане, который проявляли США. Интерес последних был локальным: 8 марта 1803 г. президент Соединённых Штатов Томас Джефферсон (кстати, автор исторической Декларации независимости США) отправил в Париж своего специального уполномоченного Джеймса Монро — в будущем (с 1817 по 1825 г.) тоже президента США и автора доктрины Монро[1661] — с поручением склонить Францию к продаже Соединённым Штатам города и порта Новый Орлеан в устье Миссисипи на крайнем юге Луизианы за 50 млн франков. Наполеон сделал американцам встречное предложение, которому они «не сразу могли поверить»: продать им за 60 млн всю Луизиану, что сразу вдвое увеличивало территорию США[1662]. 30 апреля 1803 г. договор об этой грандиозной торговой сделке был подписан в Париже.

Правда, в порядке возмещения гражданам США их претензий к Франции Соединённые Штаты дополнительно уплатили 20 млн ливров, но в конечном счёте они сочли эту сделку очень выгодной для себя. Франция — при сложившихся тогда обстоятельствах — тоже могла быть довольна. Зато правительство Англии, как вспоминал секретарь Наполеона К.Ф. Меневаль, «было чрезвычайно раздражено, узнав, что владельцами Луизианы стали американцы»[1663].

Дипломатическую (с торговым оттенком) операцию под названием «Луизиана» Наполеон успел осуществить за считаные дни до разрыва с Англией. Да, мир между «Слоном и Китом», как тогда говорили, оказался недолгим: 10-летняя война после годичного перерыва возобновилась ещё на 12 лет. Здесь остро встаёт сакраментальный вопрос: кто первым начал?

Наполеон был убеждён, что виновником разрыва и зачинщиком новой войны, втянувшей в себя почти всю Европу, было английское правительство, и в этом заключалась большая доля правды, хотя и не вся. Правящие верхи Англии действительно были решительно против Амьенского мира с Францией, поскольку считали его для себя бесславным и даже позорным. Они поощряли и даже разжигали в стране антифранцузскую истерию, провоцируя возобновление войны. Можно понять, как изощрялись в ненависти к режиму и к самой личности первого консула эмигранты-роялисты, осыпая его на страницах своих газет в Лондоне бранью: «жалкий прихвостень Барраса», «палач Александрии», «изверг Каира», «авантюрист», «шарлатан», «узурпатор», «тиран», «убийца»[1664]. Но и официальный бомонд самой Англии не отставал от роялистской эмиграции в нападках на Французскую республику и её первого консула. Так, лорд У. Гренвил (министр иностранных дел в кабинете своего двоюродного брата У. Питта Младшего) публично бичевал Наполеона «как тигра, готового поглотить человечество, а его правительство как банду разбойников»[1665]. Газета «Times», признанный рупор английского правительства, 18 января 1803 г. опубликовала хвалебный, с обширными цитатами, отзыв о книге «История британской экспедиции в Египет» сэра Р.Т. Вильсона (того самого, который в 1812 г. станет