На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев

она через озеро, огибая остров Кютесари. Гребцы настороженно смотрели то на нас, то на своих, сдержанно работая веслами. Вот и берег. Лодка, преодолев заросли камышей, врезалась в грунт. Один из гребцов, здоровый малый с располагающей, простодушной физиономией, поднялся и с застывшей на лице улыбкой стал рассматривать нас. Мы стояли в некотором отдалении, не двигались и молча наблюдали за прибывшими. Оружия не было ни у кого, если не считать пистолета, висевшего у меня на поясе. Финн, наконец, вышел на берег – напарник его продолжал сидеть в лодке на веслах, зорко наблюдая за каждым нашим движением. Медленно, нога за ногу, подходил финн к нашей группе. Он держал что-то в протянутой руке и растерянно улыбался. Вот он подходит совсем близко. И я вижу крупные капли пота у него на лбу. Он подходит и сует что-то солдатам нашим, сует то, что держит в руках. Солдаты брать не решаются. Наконец, оглядев всех и подбоченясь, с выражением «была – не была», выступил Ефим Лищенко и взял то, что протянул ему финский солдат.

– Братцы, – завопил Ефим истошным голосом, – так тож картынки, да якия ж гарнии картынки! Во, товарищ лейтенант, полюбуйтэсь.

И по рукам наших солдат пошли гулять красочные финские поздравительные открытки с изображением кукольных ребятишек в национальных костюмах, собачек, оленей, домиков и прочее. И вот уже кто-то жмет руку приехавшему финну, кто-то хлопает его по плечу. Подошел и тот, который вначале сидел в лодке. Оба они смеются весело и искренне. Они, безусловно, рады тому, что их «парламентерская миссия» окончилась так успешно и, что самое главное, они живы и скоро вернутся домой.

Минут через пять представители бывшей вражеской стороны отчалили от нашего берега и поплыли к своему, возбужденно махая своими серыми каскетками с бело-голубой кокардой.

В двенадцатом часу на берегу озера появилась мрачная фигура замполита Куриленко, а сзади, словно тень, устало тащился близорукий капитан Князев.

– Ву пучаму вядётя пяряговоры су противником? – с ходу налетел на меня майор Куриленко.

– Переговоры ведутся в Москве, – спокойно отвечаю я, – а здесь, товарищ майор, всего лишь выполняется приказ о прекращении огня.

– Ву много на сябя бяротя, лейтянант, – мрачно пробурчал Куриленко и, уходя прочь, бросил: – Ня пожалейтя апосля.

Идя вдоль берега, он гонял солдат, запрещая им выходить на открытое пространство или подавать какие-либо знаки финнам. Подождав, пока представители политотдела не скрылись из глаз, я отправился в «пещеру» писать домой о своих впечатлениях: «Когда в восемь ноль-ноль был дан приказ о прекращении военных действий, невозможно было поверить, что здесь уже наступил мир! Какое-то время длилась гробовая тишина, а затем на противоположном берегу финские солдаты стали кричать: „Рус! Война кончал. Ходи какао пить“. Их было человек двадцать, и они махали своими кепками. Были и офицеры с биноклями. Под вечер финны ходили по тем местам, которые были прежде под огнем наших батарей, и собирали картошку, а затем тут же варили ее на костре».

6 сентября. Весь день с Суховым и Ветровым обследовали передовую. Лазали именно по тем местам береговой полосы нашей стороны озера, куда до этого доступ был труден из-за постоянного обстрела финнов. Теперь стоит тишина. Однако нет-нет да и вздрогнешь от какого-либо постороннего звука. В камышовых зарослях масса убитых: и наших, и финских. Тела их разбухли и приобрели страшный и какой-то уродливо неестественный облик. Смотреть на них трудно, а дышать еще труднее. Воздух тут застоявшийся, наполненный гнилостным запахом тления и смрада.

Сапоги промокли насквозь, в них чавкала вода. То ли от холода, то ли от впечатлений меня стал бить озноб. Нужно выпить водки, а ее, как назло, нет. Плюнув на все, я отправился в тыл, на мызу Тали. Середин протопил печку и повесил на просушку мои шмотки. Укрывшись одеялами, я лег в постель. Николай Микулин ловит по рации музыку.

– Благодать, – говорит он, – до перемирия использование рации в качестве радиоприемника строжайше запрещалось. А теперь лови – не стесняйся. Лишь бы питание было. Ну да у меня на базе свои люди – надо будет, и подкинут «питания». Так что, Андрей, не пропадем – хороший концерт всегда послушать сможем.

– Подожди, – говорю я ему, – не хвались. Придет Куриленко и либо припишет тебе «слушание вражеской агитации», либо заберет твою рацию в политотдел и сам станет слушать.

7 сентября. Мылся в бане. На улице дождь, ветер хлопает по стеклу мокрой веткой. На НП не пошел – отдыхаю. Вечером слушаем по рации концерт с участием Барсовой, Козловского и Шаляпина.

Николай, как и я, лежит на своей кровати с какой-то книгой в руках. И я не пойму, то ли он читает, то ли слушает.

– Ты что читаешь? – спрашиваю я Никулина.

– Не знаю. Чепуха какая-то, – отвечает нехотя.

– А зачем читаешь? – допытываюсь я.

– Ты вот мне скажи: Шаляпин «невозвращенец», да? «Враг народа», да? «С барина белого сдерите наркомпросовцы» – помнишь, как это у Маяковского?! Ты мог у себя дома пластинки Шаляпина слушать, не опасаясь, что донесут?! А? Так-то вот. А мы тут теперь по военной рации, да из самой Москвы самого Шаляпина слушаем. Чудеса. Скоро, Андрюха, «Боже, царя храни» запоем. – И Николай засмеялся, добродушно и незлобно.

8 сентября. Достигнута договоренность о том, чтобы на озере убрать тела убитых – наших и финских. На нашу сторону приезжал с делегацией какой-то финский майор.

Тут прибрежные камыши и камни открыли свои тайны – мертвецы покоились плотной массой, спрессованной ударами волн. Вода – древнейший символ Жизни – примирила и уложила рядом бывших врагов, не жалевших в борьбе друг с другом самого дорогого, что у них было, – жизни!

До нашего появления здесь, говорят, 265-я дивизия полковника Андреева с ходу пыталась форсировать Сало-ярви.

Я стою на довольно высоком гранитном прибрежном валуне, а подо мной на волнах покачивается тело молодого красавца капитана в хромовых сапогах, с нетускнеющей Звездой Героя Советского Союза на шерстяной гимнастерке. И тут же почти вплотную колышутся на волнах два финна – на груди у одного из них сверкает белой и голубой эмалью крест, продетый в петлицу серого суконного мундира.

По обоюдной договоренности сторон, финны вылавливают своих мертвецов, а мы своих. Похоронные команды работают молча, не обращая внимания друг на друга и следя лишь за тем, чтобы не столкнуться и не задеть друг друга веслами…

Тут приходится касаться факта, о котором мерзко, противно, стыдно писать и говорить. Среди нашей солдатни нашлись такие люди, которые лазали по камышам еще до начала