Тамара Петкевич - Жизнь - сапожок непарный : Воспоминания

— Не можешь?.. Тогда изменись сама.

С разбега я больно стукнулась о неожиданную формулу. Она была слишком сурова, жестка. Я была не готова к ее приятию. Только смутно угадывала чутьем ее неизбежность. Обошлась мыслью: «Да, это предстоит. Но — не теперь. Сейчас надо одно: быть рядом с Колей. Только это!»

Парадокс заключался в том, что, увидев, насколько стертыми стали наши выступления, начальство взамен отчисленных военнопленных стало пополнять ТЭК заключенными за действительный шпионаж. Логика блистательная! К нам привели иностранку Елену N. В Праге она выступала в кабаре. Чуть танцевала, чуть занималась акробатикой. Холеная, зазывно-привлекательная женщина с бело-розовой кожей подтвердила:

— Да! Сижу за шпионаж.

И, как нечто обыденное, рассказывала о том, что спецврач высверливал ей в зубах дорожку, чтобы прятать шифровки; как в шпильки и волосы прятались донесения. Человеческое тело в ее откровениях представало неким комодом со множеством ящичков для шпионских сведений.

Все в ней сбивало с ног. Но более всего срок, который ей был дан: шесть лет. Шесть лет за доказанный шпионаж. У меня «без состава преступления» — семь, у Марго, у Инны — по десять лет, а у настоящей шпионки — шесть.

Кто-то не побоялся ей об этом сказать. Она не растерялась:

— А я не на одно государство работала. И на ваше — тоже. Были, стало быть, заслуги перед вашей страной.

Елене разрешили ввезти в зону три сундука с личными вещами, которые хранились на складе. Она периодически вынимала из них один из предметов туалета и демонстрировала перед женским населением. Бывало: сногсшибательную ночную рубашку из шифона, похожую на мираж, на дым, блузку с каким-то немыслимым вырезом или брюки-юбку. Как и многие другие, я впервые в жизни видела предметы роскоши из неведомой, совершенно незнакомой жизни.

Женщины ахали, просили разрешения примерить и ссорились из-за желания купить. Купившая шикарную вещь прохаживалась по требованию зрителей; нары превращались в галерку, середина барака — в демонстрационную площадку.

Неунывающая, красивая Елена посвящала желающих в сексуальные извращения любви и способы заманивания людей. Открывалась все гаже и гаже.

В бараке при постоянных обысках вохровцы стали на удивление удачливы. Безошибочно угадывали, что и где у кого спрятано. Выследили: перед уходом с ЦОЛПа на сельхозколонну она заблаговременно исчезала из барака ТЭК, «ныряя» к оперуполномоченному в комнату, находившуюся при вахте.

Избавиться от доносчицы оказалось делом безнадежным. Ни ее, ни «устроение» этой жизни смутить нельзя было ничем.

В Княж-Погосте начальство СЖДЛ замыслило крупное мероприятие. От ТЭК потребовали «интересную, обширную программу». Руководство ТЭК осмелело: «Лучшие артисты и музыканты отправлены на Ракпас. Вернете — выступим успешно!»

В реальность такого жеста, как «вернуть лучших артистов со статьей 58-1», никто, естественно, не верил. Но, когда начальство нуждается в престижной витрине и в удовольствии, возможным оказывается все. Три месяца обходились чем попало. А тут буквально в несколько часов приказали: «Вернуть»!

В Ракпас был послан грузовик и конвой. Нам с Колей вернули жизнь. Концерт прошел с небывалым успехом.

Неуверенные в завтрашнем дне, на свой страх и риск приступили к репетициям новых концертных номеров, отрывка из оперетты «Баядера».

«Баядера» была выношенной мечтой Коли. Режиссировал он сам. Равнодушная к оперетте, я попросту отступилась от роли Мариетты. Петь и танцевать на сцене? Не умею! Не могу! Но, горячо доказывая, что именно оперетта даст возможность всем задержаться в ТЭК, Коля деспотически потребовал от меня вокальных и танцевальных достижений, ставил танец: «И-раз, и-два..» Превосходя себя, я разучивала: «Снова звезды зажглися в небе…» Марго колдовала над моими туалетами. В результате у начальства, как и предсказывал Коля, отрывок из «Баядеры» имел грандиозный успех:

— Давайте, давайте, еще какую-нибудь оперетту, немузыкальной, посмешнее. Работайте!

Одновременно с премьерой мы отметили Колино тридцатилетие.

На одной из колонн вместо бараков нас поселили в двухквартирные коттеджи. «Неужели здесь живут заключенные?» — удивились мы. Но я заболела. Высокая температура не дала насладиться комфортом.

С места, где я лежала, хорошо просматривалась прихожая и входная дверь. Я ждала Колю. Знала, что после своего номера он сразу же прибежит.

Действительно, через некоторое время услышала, как он вошел. Но шли секунды, а он не подходил ко мне. Открыв глаза, я увидела его стоящим у двери. Не раздевается. Не двигается. Это было настолько противоестественным, что я усомнилась в яви: «Сплю? Или это бред от высокой температуры?»

Наконец Коля приблизился:

— Сейчас со мной было что-то странное. Никак не моту понять, что. Вышел на сцену. Начал читать «Макара Чудру» и вдруг все забыл. Не мог даже вспомнить, о чем там идет речь. Кто-то из оркестрантов подсказывал. Не слышал. Потом вдруг вспомнил. Дочитал.

«Так же бывает, — думала я. — Почему он так испугался? Что с ним? Я его таким никогда не видела».

И вдруг, казалось бы без всякой связи, я вспомнила один крайне тяжелый разговор с нашим певцом Хмиелем. Это был старый, умудренный жизнью человек, но с причудами. Многие его сторонились. Однажды он подошел ко мне и сказал до того страшные слова, что лучше было бы их забыть тут же:

— Если вы не хотите совсем потерять Колю, то оставьте его.

Что значит «совсем потерять?» Что значит «оставить»? Как оставить? Я дня не могла прожить без него. Не попросив его пояснить сказанное, я отшатнулась от него, как от злой кликуши, посчитав его про себя сумасшедшим.

Не знаю, почему упомянутый разговор связался с тем, что Коля забыл текст, но тревога ужалила и долго не оставляла меня.

Наконец в маршрутный лист был вписан город, где находился мой сын. Поездка туда раз за разом откладывалась из-за административных переоформлений и переподчинений. О приезде я известила Бахарева письмом.

По моей просьбе наш дирижер Дмитрий Караяниди купил для сына и, не занося в зону, погрузил в наш вагон игрушки — большую серую лошадь и другие подарки.

Я старалась не думать об обстоятельствах и условиях встречи. На мысли о том, что смогу взять сына на руки и прижать к себе, на ожидание того, как он ко мне потянется, решительно все замыкалось.

Едва мы приехали на центральную колонну этого отделения, как в зону пришел Бахарев и объяснил, что ему, как должностному лицу, самому привести сына на колонну неудобно, поэтому все сделает Вера Петровна. Слишком, мол, много людей следит за тем: