Сергей Есин - Дневник 1984-96 годов

Ах, прелесть компьютерных дописок! Уже через несколько дней через работающую у нас в институте и живущую в одном доме со мною Надю Годенко узнал, что она тоже получила письмо от мэра. Это уже была заготовка на мать-одиночку. Неплохо. Какая же борьба идет за каждый голос избирателя, как же всем хочется во власть. Впрочем, через несколько месяцев заканчивается и у меня срок моего избрания. Посмотрим, как в этом случае поведу себя я.

В институте сегодня занимался крышей. Препирался с невероятно пройдошистым Андреем Ореховым по этому поводу. Организовываю хитрую мену: я ему вход с Тверской, который когда-то был по проекту в доме, и, кстати, помещался в доме банк, а он мне — ремонт крыши над всем зданием. Все у нас проносилось. Дом давно требует капитального ремонта, прогнили стропила, рушатся своды в подвалах. Крышу пока оценили миллионов в триста. Андрей жмется, я его понимаю, дорого. Если бы не лето, которое когда-нибудь закончится, то я бы его пересидел, а тут приходится выходить с инициативами.

Заканчиваю читать верстку "Гувернера" для "Юности". В этом романе единственный персонаж, который мне нравится — автор, очень не глуп. Боюсь, что начинаю понимать Пушкина: "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!"

17 июня, понедельник. Вчера состоялись выборы. Ехал с дачи, по дороге два раза спустило колесо. К счастью, во второй раз на повороте к Балабанову. А здесь как раз небольшой пункт по вулканизации и перемонтировке колес. Невольно хорошо подумал о новом времени, раньше бы мне куковать, таких лавчонок в то время не было. Кстати, в этой лавочке командует молодой, еще нет тридцати, парень: отец — академик из Обнинска, мать закончила иняз, работает по переводной информатике, брат — выпускник физтеха. Если меня не дурит, то любопытно для времени. Но парень какой-то приблатненный.

Первые результаты выборов под ликование комментаторов оказались неутешительными для Зюганова. Атмосфера на экране в связи с этим мерзостная. Все стараются ущипнуть, съязвить, пнуть противника. Главный козырь — коммуняки, и вот раньше были лагеря и не было колбасы. Нынче и без лагерей мрут больше, чем в лагерях. К утру выяснилось общее соотношение 35 — 32 в пользу Ельцина. Боже мой, это при том, что ты уже у власти, что на тебя брошена вся государственная пропагандистская машина и любой, от Киселева до Рязанова, торопится послужить памперсом для сановного президентского зада. Какой ничтожный результат!

Неожиданно для всех третьим вырвался Лебедь — около 17 процентов. Этот генеральский сапог, о котором я и раньше говорил Валентине, когда она, восторженная, приехала из Приднестровья, раздулся сразу же неимоверно. Все говорят о том, что, дескать, он передаст свои голоса… Не та страна, чтобы что-то можно было передать. Мы сами с усами. Прелестную подробность, со слов, сообщила "Свобода": предвыборную кампанию Лебедя финансирует Чубайс. Не удивлюсь, если Лебедь — это один из иезуитских планов Ельцина. Для себя по-прежнему связываю Лебедя с путчем 91-го и расстрелом Белого дома в 93-м. Если бы и народ об этом вспомнил.

Странное чувство возникло после этого вечернего смотрения телевидения. Будто труба слива — так иногда видно, как в реку падает вал грязной воды из такой трубы — поливала тебя несколько часов подряд. Брезгливое ощущение нездоровой кожи и грязи во рту. Дал себе вроде слово не лезть в политику.

Весь день в институте нервничал из-за хозяйственных дел: телефоны, аренды, ремонты. А осенью профессора и преподаватели придут, а все, как и было встарь.

Вечером в "Культуре" нашел небольшую заметочку: "Стал известен список претендентов на получение литературной премии имени Льва Толстого за 1996 год. Жюри литературной премии имени Льва Толстого обсудило список кандидатов на получение этой престижной награды. В числе претендентов значатся имена известных писателей: Михаила Алексеева, Анатолия Ананьева, Виктора Астафьева, Дмитрия Балашова, Андрея Битова, Владимира Богомолова, Сергея Залыгина, Сергея Есина, Станислава Куняева, Виктора Лихоносова, Сергея Михалкова, Евгения Носова, Владимира Солоухина и Анатолия Ткаченко…?" Конъюнктура, генеральские претензии, былое встретились с действующей литературой. Чрезвычайно интересно, как этот ребус будет решен. Впрочем, мне почти безразлично. Усилия надо прикладывать к новой вещи. Ленин у меня почти уже крутится.

18 июня, вторник. Я хотел начать эту запись дневника с мысли, которую я обдумывал с утра. Это — политическое самоубийство генерала Лебедя. Сегодня утром передали, что генерал, сделавший феноменальную политическую карьеру за год после отставки и набравший на выборах президента 17 % голосов, вдруг согласился на место председателя Совета безопасности и помощника президента по национальной безопасности. Расчет Ельцина чрезвычайно прост: на ближайших выборах он получит голоса избирателей Лебедя и сильную фигуру, готовую на все при возможных народных волнениях. Ясно только одно — голосов-то Ельцин не получит. Народ за последнее время поумнел, и его не так легко будет провести. Генерал продался за конфетку. Впрочем, во всей этой игре с новыми куклами я вижу признаки приближающейся диктатуры. Спаси и сохрани нас Господь.

Умер Сергей Сергеевич Иванов, брат Валентины Сергеевны. Читал книгу и захрапел. Несколько дней назад он вместе с женой Машей переехал в новую квартиру, практически дети оттеснили их в однокомнатную из привычной трехкомнатной. Можно только смутно представить, что он чувствовал. История его сына Сергея и новой невестки заслуживает отдельного описания. Поездки в качестве челноков в Турцию и Польшу, какая-то палатка в Петровско-

Разумовском, потеря навыков и интересов интеллигентной семьи. Все это — если не трагедия, то знак времени.

Днем сегодня приходил Валера, мой племянник. Ему не платят зарплату с 14 апреля, практически они голодают, Валера занимается извозом, красит кому-нибудь колеса, моет машины. Возил какой-то даме продукты в забегаловку, где она торговала. Но дама прогорела, предварительно купив себе роскошную машину. Двое детей, больная неработающая жена. Бедный подполковник российской армии.

Сегодня написал характеристики на весь свой курс, а потом договорился устроить небольшой вечер для выпускников.

Боже мой, какая грустная жизнь. Суечусь, суечусь, а смерть рядом. Сидит, косая, на табуретке, читает книжку, в которую внесено и мое имя. На какой странице? Самое трагичное в моем положении, что мне в этой гонке за справедливостью и некоторой литературной незабывчивостью надо рассчитывать только на свои силы, все постараться дописать и вчерне закончить, потому что я не оставляю после себя заинтересованных лиц.