Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

После обеда она последовала за мной в сад, и столь успешно, что мы забрели в парк, который, по ее словам, она прекрасно знала. Тем не менее мы оказались в лабиринте, откуда я никак не мог выбраться, хотя уже наступали сумерки.

– Я не в силах сделать ни шагу более. Прошу вас, сударь, посидим здесь хоть немного.

– Не надейтесь снова поймать меня.

– Да кто об этом думает? Я хочу только отдохнуть, если вы позволите.

– Сделайте милость. Но сам я пойду искать выход.

С этими словами я пошел прочь. Однако, проблуждав в разных направлениях, я неизменно оказывался в одном и том же месте – как раз там, где сидела она. Уставший от бегания по лабиринту, я бросился наземь, но именно этого-то она и ожидала и тоже улеглась в самой соблазнительной позе. Несмотря на то что я находился на некотором расстоянии от нее, тем не менее мог видеть все ее скрытые прелести. В конце концов, проклиная самого себя, я поднялся и приблизился к ней.

– Послушайте, забудем обиды и поговорим откровенно. Ведь я люблю вас.

– Прекрасно – откровенность лучше всего. Пора уже кончать эту комедию.

– Я не обманываю вас и готов доказать.

Здесь она протянула свою изящную ручку для похотливых прикосновений.

– Если вы захотите, вашими будут не только векселя, но и все, чем я обладаю.

– Как, здесь, на открытом месте, где нас в любую минуту могут увидеть?

– Уже почти ночь. Уступите мне, умоляю вас!

Мною овладело лихорадочное возбуждение. Я с яростью бросился на нее, но она проворно увернулась и обратилась в бегство. Однако же, подобно сатиру, преследующему нимфу, я в мгновение ока схватил ее обеими руками и повалил на траву.

– Это подло, я буду сопротивляться, и живой вы меня не получите.

Ее слова окончательно лишили меня рассудка, и, вытащив кинжал, я приставил его к ее груди и сказал:

– Если вы не уступите моим желаниям, можете считать себя мертвой.

– В таком случае, сударь, делайте что угодно. Но имейте в виду: как только вы удовлетворите свои животные поползновения, я не сдвинусь с этого места, меня будут искать, и я не стану молчать о вашем зверском обращении.

Еще до того, как она кончила, рассудок возвратился ко мне. Не говоря ни слова, я вложил оружие в ножны и поспешно удалился. Поверят ли мне? Шарпийон шла следом, помогая отыскать дорогу, а потом как ни в чем не бывало взяла меня под руку. Когда мы присоединились к обществу, меня тут же спросили, не болен ли я. Зато на лице Шарпийон не отражалось ни малейшего смятения. По возвращении в Лондон я написал ее матери такую записку:

«Мадам, незамедлительно возвратите мои векселя, иначе я предприму весьма неприятные для вас действия».

Она ответила:

«Я удивлена, сударь, что вы обращаетесь ко мне по поводу векселей, которые сами же передали моей дочери. Она поручила мне сообщить, что возвратит их сразу, как только к вам вернется благоразумие, и с одним непременным условием – никогда не забывать о том уважении, с которым вы обязаны относиться к ней».

Читая это письмо, я чувствовал, как к лицу моему приливает кровь. «Черт возьми, – подумал я, – их нужно научить, как полагается разговаривать с благородным человеком».

Вооружившись карманными пистолетами и приготовив свою трость, коей намеревался погладить обеих дам, а заодно и проломить головы тем мошенникам, которые, находясь подле них, вздумали бы помешать мне, я приблизился к этому вертепу и уже собирался войти, когда приметил парикмахера, который каждый вечер являлся причесывать мадемуазель. Желая произвести сию экзекуцию без посторонних свидетелей, решил я подождать ухода сего куафёра[210]. Прошло не менее получаса, он все не выходил. Зато, к великому моему удовольствию, удалились Ростэн и Гумон, оставив за собой незапертую дверь. Я проскользнул внутрь, поднялся к комнате Шарпийон и, войдя, увидел на канапе зверя с двумя спинами, как сказал Шекспир. Нижней частью оного зверя была Шарпийон, а верхней – тот самый парикмахер. При моем появлении зверь разделился надвое, и верхняя половина исчезла, словно тень волшебного фонаря, получив, однако, добрый удар палкой поперек спины. Другая же, сидя на корточках, издавала жалобные крики. В ту же минуту появились тетки, мать, слуги, и все они окружили девицу, которая сразу умолкла. На меня посыпались оскорбления и угрозы. Гнев все больше и больше овладевал мною, и я ответил, что, конечно, уйду, но только прежде воздам должное всем обманывавшим меня мошенникам. С этими словами я вынул пистолеты. Женщины сразу бросились на колени, и этот акт покорности придал моей ярости другое направление: вместо того чтобы ломать руки и ноги подлым бабам, я набросился на их обстановку. Зеркала, фарфор, мебель – все со звоном и грохотом разлеталось под моими ударами. Я высадил окно и сломал свою трость, после чего принялся кидать на улицу стулья. Когда в комнате осталось одно лишь злосчастное канапе, я, обессиленный, опустился на него рядом с Шарпийон, которая была без чувств. Впрочем, она могла и притворяться. Тут явился стражник, чтобы узнать о причине шума, я сунул ему три экю, и это послужило достаточным объяснением. Когда он ушел, я возвратился на канапе и потребовал у старухи векселя.

– Разговаривайте о них с моей дочерью.

Но рядом со мной уже никого не было. Заплаканная служанка объяснила, что при виде стражника мадемуазель испугалась и убежала.

– О, будьте вы прокляты! – завопила старуха. – Моя дочь, моя бедная девочка, бродит теперь по городу посреди ночи!

Исчезновение Шарпийон обеспокоило меня, и я сказал женщинам:

– Идите справьтесь у соседей. Кто найдет мадемуазель, получит гинею.

Служанки тут же убежали, а за ними последовали и тетки, несмотря на причитания самой дамы Огспурхор, страшившейся остаться наедине со мною. Через час все возвратились, так ничего и не узнав. Стенания возобновились. Желая успокоить их, я обещал возместить все убытки, но тем не менее рыдания усиливались. Тогда, имея намерения покончить дело, я отказался от векселей. Это было постыдно, но таковы плоды гнева!

Назавтра с раннего утра пришли известить меня, что беглянка возвратилась. Известие об этом принесла ее горничная. Искренность сей девушки произвела на меня впечатление вполне благоприятное, особливо когда она говорила, что прониклась ко мне привязанностью из-за чувств к ее хозяйке. К тому же