Русская эмиграция в борьбе с большевизмом - Сергей Владимирович Волков

должную сопротивляемость разлагающим элементам». Поэтому газета, написал ее издатель, «должна быть фактором созидающим и ведущим, обращать свой голос ко всем живым силам зарубежья, подымать их энергию, бороться с их усталостью и распыленностью, а потому нашей главной задачей мы считаем действенное объединение активных групп эмиграции. Все непримиримые противники коммунизма и большевизма, от умеренного монархизма до крестьянского демократизма с республиканским уклоном, по глубокому нашему убеждению могут, и должны быть нашими союзниками и соратниками в борьбе за свободную Россию».

От мнений Савинкова и прежних взглядов самого Философова в этом призыве к созданию широкой политической коалиции с участием пусть только «умеренных» монархистов не осталось, таким образом, ничего. «Новую Россию, – сказано было затем в статье, – мы мыслим как Россию-Империю, народы которой равноправны, граждане которой ограждены равным для всех законом. Ни реставрации, политической или социальной, ни какого-либо соглашательства с коммунизмом и большевистским правительством. В новой России, признающей нынешнее территориальное устроение Европы, должна осуществляться мирная созидательная работа, безмерно трудная после долгих лет большевистского разгрома». Упомянуто было и внимание, которое газета хотела уделить «всем молодым начинаниям в области общественной и культурной».

Несколько дней спустя все было улажено и в заголовке, рядом с названием газеты, были перечислены члены редакционной коллегии и самой редакции. Председателем коллегии стал, конечно, Д.В. Философов, а ее членами – В.В. Бранд{153}, Е.С. Вебер-Хирьякова, Г.Г. Соколов и я. В редакцию – кроме Соколова и меня – вошел А.И. Федоров.

Трудно было бы тогда предсказать судьбу создателей новой газеты. Философов скончался в августе 1940 года, в Отвоцке под Варшавой, после долгой и мучительной болезни, причинившей ему тяжкие страдания. Он был погребен на варшавском православном Вольском кладбище, но могила не сохранилась.

В.В. Бранд был из всех сотрудников «Молвы» наиболее близким к Философову человеком. Их связывало прошлое участие в савинковском Народном Союзе Защиты Родины и Свободы. После его разгрома Бранд не сошел с пути политической конспирации. Он был одно время связан с Братством Русской Правды{154}, а затем стал одним из ведущих членов Национально-Трудового Союза Нового Поколения. В 1941 году этот союз, слегка изменивший к тому времени свое название, командировал его, как многих других своих членов, на занятую германскими войсками русскую территорию. В марте следующего года он скончался в Смоленске от тифа.

Е.С. Вебер-Хирьякова и ее муж, А.М. Хирьяков, которого иногда называли «другом Льва Толстого» потому, что в молодости он, бросив службу во флоте, стал толстовцем и бывал в Ясной Поляне, приехали в Варшаву из Парижа по приглашению Философова, который рассчитывал на их помощь в редакции «За Свободу». В этом он отчасти просчитался – душевно и телесно бодрый, несмотря на немалый возраст, Хирьяков был литератором, но не журналистом. В Литературном Содружестве он удивлял слушателей необыкновенной памятью – мог прочитать наизусть не только несколько лирических стихотворений, но и целую поэму. Все злободневное занимало его мало. Зато неоценимой помощницей редактора стала молодая, по сравнению с мужем, Е.С. Вебер-Хирьякова, соединившая свою девичью фамилию с фамилией супруга. Она угадывала настроение Философова, понимала вызванную скрытой причиной сложность его характера, при которой ладить с ним было не легко.

Жизнь ее оборвалась трагически. В октябре 1939 года, на третий или четвертый день германской оккупации Варшавы, она отравилась и пыталась отравить свою семилетнюю дочь – красивую, похожую на отца девочку, которую родители называли Елочкой. Сделала она это потому, что была еврейкой и понимала, чем ей и ребенку угрожает гитлеровский расизм. Девочка, однако, выжила, а после смерти отца, скончавшегося в 1942 году, ею занялись польские монахини. В католическом монастыре она благополучно дождалась конца войны.

Г. Г. Соколов не воспользовался в июле 1944 года, при приближении советских войск к Варшаве, предоставленной русским эмигрантам возможностью эвакуироваться на Запад. Он остался в захваченной коммунистами Польше, сговорился с ними и был «избран» председателем советофильского Русского Благотворительного Общества, но был им недолго. Запутавшись в каких-то сделках, он был обвинен в спекуляции и арестован. Его дальнейшая судьба мне не известна.

А.И. Федоров вовремя выехал из Варшавы и прожил, после войны, несколько лет во французской зоне Германии. В 1950 году он переехал оттуда в Соединенные Штаты, где стал позже преподавателем русского языка и профессором Ротгерского университета в Камдене.

По печальному опыту я знал, как может повредить газете опечатка. Поэтому в тот день, когда впервые в «Молве» должны были быть названы члены редакционной коллегии, я предупредил корректора А.С. Домбровского, что хочу увидеть полосы, то есть сверстанные страницы, до их сдачи в печать.

Домбровский – бывший армейский пехотный офицер и георгиевский кавалер – был человеком необыкновенно добросовестным. При большой семье жилось ему нелегко, но печатное дело он любил и работал для русской газеты, хотя, как польский гражданин, мог легко найти более прибыльное занятие. На него можно было положиться, но – тем не менее – когда он по телефону сообщил мне, что номер готов, корректура проверена и за отсутствие опечаток он ручается, я настойчиво повторил просьбу прислать полосы на просмотр.

Все, действительно, было набрано безошибочно – и статьи, и информации, и объявления. Я уже хотел подтвердить это моими инициалами, но взглянул на заголовок и – о ужас – увидел, что в словах «редакционная коллегия» пропущена одна буква.

Случайно или сознательно кто-то сделал ошибку, которая – не будь она исправлена – вызвала бы злорадную насмешку тех, кто не мог простить Философову поворот редакционного руля направо. Крупными буквами над его фамилией и именами его новых сотрудников было напечатано: «Реакционная коллегия».

Трудные годы

Скажи мне кто-нибудь в 1941 году, за две недели до германского вторжения в Россию, что в Варшаве, с моим участием, создается русское правительство, я назвал бы это глупой шуткой. Теперь я знаю, что обвинил меня в этом не кто-либо, а Альфред Розенберг, идеолог национал-социализма.

«Среди докладов Розенберга Гитлеру, – сообщил семь лет спустя Б.И. Николаевский в «Новом Журнале», – имеется внеочередной доклад от 8 июня 1941 года, написанный со следами нескрываемой тревоги. Дело состояло в следующем: в этот день канцелярия Розенберга получила информацию о том, что некто Войцеховский, видный русский эмигрант в Варшаве, ведет разговоры с рядом русских эмигрантов относительно формирования русского антибольшевистского правительства, подчеркивая, что это дело очень срочно ввиду близости войны и что переговоры эти он ведет по поручению человека, близкого к гитлеровскому наместнику в Варшаве – Франку.

Розенберга это дело взволновало не только потому, что оно свидетельствовало о широкой