Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

«Наше бессмертие зависит от того, с чем мы себя отождествляем. Что мы понимаем как свою индивидуальность. Если мы считаем себя телом, глиняной плошкой – мы умираем. Если мы считаем себя водой в глиняной плошке, умом – мы умираем. Если мы считаем себя солнечным зайчиком на воде, индивидуальным сознанием, то и тогда мы, хотя и не совсем умираем, но переживаем болезненное “переселение души”. Но если я понимаю себя как луч, то что может со мной произойти? Если я луч, если я эманация Абсолюта-солнца, то я вечен, вместе с солнцем. Таково заключение Веданты о метемпсихозе, переселении душ».

В учении, составленном на основе легенды, выдуманной судьбы Ивана Ауслендера: «Веданта – это зародыш в семени, конечная суть любой религии, очищенной от социальных функций». Кстати, придуманная версия, что герой из университета сразу подался в анахореты и живет в уединении в Индии, имеет такие же основания восприниматься реальной, как и политический вояж Ивана Борисовича, который состоялся благодаря Асланяну.

«Не то, что мните вы, природа…»

Человек окружен мнимостями, его представления о себе во многом из них состоят. Преодоление этих мнимостей есть путь. У Садулаева традиционно всё связано, всё переплетено. Причем не только в пределах одного текста, а во всех его произведениях. Система взаимосвязей уходит и за пределы видимого, объективной данности. Данность обманчива. В ней много искажений. Чтобы понять, надо уловить систему взаимосвязей. Герман погружается в изучение этих нитей, этих узлов.

В свое время Павел Флоренский для обозначения структуры мироздания использовал образ «луковицы», в которой «каждая оболочка есть слой живой». Или пальмовый лист, как в виртуальном Гоа у Ауслендера.

Флоренский считал, что реальность имеет двойное, двуслойное строение, она состоит из слитых воедино двух сторон: «реальной» и «мнимой» (чему соответствует «умное» и эмпирическое пространство); «переход от поверхности действительной к поверхности мнимой возможен только через разлом пространства и выворачивание тела через самого себя» (Павел Флоренский «Мнимость в геометрии»).

пока не умрешь никогда не узнаешь кто ты

каждый пишет мелом своей судьбы одну строчку

чтобы она стала книгой надо поставить точку,

– писал Садулаев в вышеприведенном посту в Фейсбуке. Через разломы мнимостей возможен путь к познанию своей самости, своей реальности.

В январе 2016 года Герман Садулаев в Северодвинске вместе с группой «Запредельное небо», в которой он солировал еще в девяностые, записал несколько песен. Одна из них – «Новая жизнь», ее можно послушать в Ютубе на канале группы (https://www.youtube.com/watch?v=HJFm9°5nJqQ):

Посмотри в глаза мои с верой,

Верой в избранный путь,

И с надеждой, что мы станем лучше —

Когда-нибудь.

Мы изучали так много карт,

И дорога определена.

Только это не прогулка —

Это война.

Лапы деревьев дрожат на весу,

Узкие тропы в темном лесу.

За спиною свистит и рыдает ад —

Иди, никогда не смотри назад.

А внизу разбитые крылья,

По дороге пламя и лёд,

Трудное время – страшно смотреть вперед.

Вот он, выход из круга,

И близко была подмога,

Ах, если б мы продержались еще немного.

Это душа встает ото сна,

В теплых глазах ее небо без дна,

Там, над облаками, новая жизнь —

Лети, никогда не смотри вниз.

Путь внутренний и путь внешний. Один по картам, и это «не прогулка – это война». Сзади «свистит и рыдает ад», туда не смотри. Дорога – «пламя и лед», под ней – «разбитые крылья». «Страшно смотреть вперед». Это круг. И ад, который был сзади, скоро может оказаться спереди. Это круг сна. Круг мнимостей. Две точки, которые закольцовывают круг: рождение и смерть. Выход – воскресение.

Когда душа «встает ото сна», обретается выход из этого круга и начинаешь смотреть в круг «теплых глаз», в которых «небо без дна», в которых вектор движения всегда вверх. Так достигается полет и осознание того, что «над облаками, новая жизнь». В эти глаза, в этот путь надо смотреть с верой. Тогда откроются облака и небо и никакого ада, войны, никакого «пламени и льда».

Вера – путь вверх. Она спасает. Человека, города, цивилизации. Без нее невозможно. Но и с ней очень сложно в мире мнимостей, условностей. Она практически невозможна, она – наперекор всему, противостояние логике мнимостей.

Другая песня, которую вновь вспомнил Садулаев, была записана в Северодвинске. Это «Черные реки» с припевом: «Черные реки под белым льдом, // Память хранит много скрытых ран…»

Тонкий слой льда – промежуток. По нему может катиться снежный шар и образовываться наледь – наше время. Под ним – темная река памяти. «Пламень и лед».

Этот белый лед – как «холст моей жизни», на котором Художник раскидывает краски, чтобы «нарисовать меня».

Сверху тоже река – небесная, отражающаяся в глазах. Ее прикрывают не лед, а облака. Необходима революция Буратино, проткнувшего «холст иллюзий» – льда, чтобы познать свободу и реальность, погрузиться в течение небесной реки.

В Архангельске Ауслендер любовался Северной Двиной – «двойная река, если перевести с санскрита»: «Река текла поверху, как и понизу. В небе, как на земле. И эта, земная река, белая во льду, была отражением той, небесной реки». Ее надо разглядеть.

В уже цитированном интервью «Когда царя ведут на гильотину…» Герман за несколько лет до написания романа всё рассказал о своем герое: «В моих текстах человек рвется к существованию. Я реалист в том смысле, что я беру своего героя таким, какой он есть. У него нет ярких чувств, именно потому, что он не вполне отождествляет себя с собой. Самосознание человека начинается со слов “я – это я”, а заканчивается – “я – это я”, но на совершенно другом уровне. Весь путь в этом и состоит. А человек в моих романах только ищет путь к себе. Например, Максимуса беспокоит Россия: он ищет землю, он ищет почву, свой исток, он ищет, куда воткнуть свой корень, где ему напитаться. И там, где он выходит в Хазарию, там он обретает себя. У него плохо получается, но ему даны дорожные указатели…

Жизнь человека имеет ценность, мужские принципы имеют ценность, семья, дети имеют ценность. Родина – это не абстрактное понятие из предвыборной кампании, я ногами каждый день по ней хожу. Жена – это не концепт. И Бог есть.

Может быть, людям так тяжело возвращаться в реальность именно