Геннадий Семенихин - Послесловие к подвигу

- Откуда такая потрясающая уверенность, господин полковник? - скривил губы Нырко. - А вдруг...

Немец молча порылся в карманах, достал аккуратно сложенную газету и протянул её раненому. Это была газета их фронта за восьмое июля. На первой странице он увидел знакомый фотоснимок. В центре небольшой группы летчиков он рассказывает о воздушном бое, сопровождая свои слова теми жестами, без которых ни у одного летчика не обходился ещё рассказ о сбитом противнике. Под снимком крупный заголовок "Двойной таран в одном воздушном бою".

- Теперь понимаете, господин Нырко, почему я вчера назвал вас по имени?

- Понимаю.

- Один великий философ, вот забыл кто именно, говорил: "Почему не заводят себе друзей, одни из которых служили бы для веселья, другие для рассуждений?"

- Это утверждал Гельвеции в своих миниатюрах, - гихо подсказал Нырко.

Немец одобрительно закивал головой:

- Ого! Я же говорил, что вы к категории глупцов никакого отношения не имеете. Так вот, господин Нырко, отныне считайте, что я ваш друг для рассуждений, пусть они и будут у нас несовместимыми.

- Извольте, господин Хольц, - пожал плечами Нырко, - если, конечно, эти рассуждения вы не будете использовать для того, чтобы добиться от меня разглашения каких-либо военных сведений.

Немец в штатском впервые за весь разговор рассмеялся мелким, неприятно трескучим смешком.

- О что вы, господин майор! Неужели вам могла прийти в голову мысль, что я попытаюсь превратить нашу беседу в нудный допрос и стану расспрашивать вас о том, сколько истребителей в вашем полку, с какой скоростью летает ваш Як-один, кто командует эскадрильями?

Если хотите, я сам об этом скажу. Ваш сорок третий авиаполк до войны был вооружен истребителями И-шестнадцать, две трети которых потерял в первые четыре дня войны, командовал им майор Костромин, который был на пятый день войны сбит нашей зенитной артиллерией, а тремя эскадрильями вашего полка командовали старшие лейтенанты Кропотов и Ершов и капитан Балашов Виктор Степанович. Первые два сбиты опять же нашими истребителями, а капитан Балашов после вашего ранения исполпяет обязанности командира полка вместо вас.

господин майор. Он летает по сей день и, надо признаться, доставляет нам довольно много неприятностей.

- Да-а, Витька - он ас! - вырвалось у Федора. - Но откуда вы все это знаете с такими подробностями?

Вернер Хольц снова рассмеялся:

- Не из сочинений философа Гельвеция, господин майор. У нас слишком густая разведывательная сеть. Это я вам как полковник секретной службы говорю. Так что у меня нет никакой необходимости расспрашивать вас о полковых новостях. Лучше я вооружу вас информацией, которая будет для вас новостью.

- Попробуйте, - прикидываясь равнодушным, сказал Федор.

- Вы знаете, кто пилотировал звено "юнкерсов", намеревавшихся бомбить ваш штаб фронта под Могилевом?

Знаете, кого вы таранили?

- Не-ет, - озадаченно протянул Нырко.

- Полковника Эриха Ратова. Одного из лучших асов рейха. Любимца самого Геринга.

- Ого! - с заблестевшими глазами воскликнул Нырко, не пытаясь скрывать своей радости. Но через минуту лицо его помрачнело от мысли, что фашисты этого ему ни за что не простят и расправа, предстоящая с ним, будет ещё более жестокой. Вернер Хольц, казалось, прочел эту мысль.

- Не опасайтесь, - сказал он насмешливо. - На вашей судьбе это обстоятельство никак не отразится. Мы, немцы, приверженцы рыцарских обычаев и всегда уважаем храброго врага. Еще раз хочу вам напомнить, что никаких допросов не будет. Лучше будем продолжать разговор о философии. Скажите, господин майор, а как вы относитесь к Ницше и Шопенгауэру?

- На моем щите их имена не написаны, - пожал плечами майор. - Это ваши идеологи. Теория сверхчеловека мне чужда.

Хольц положил узкие ладони на свои колени и надменно сказал:

- Напрасно. Немецкие философы тоже кое-чему научили мир.

- Научили, - подтвердил Федор. - И за это я многим из них признателен. Фейербаху, Гегелю, даже Канту с его "вещью в себе". И конечно же, Фридриху Энгельсу, которого вы сжигаете на кострах оттого, что чертовски боитесь.

- М-да, - вырвалось у немца. - Весьма интересно, господин Нырко.

- Между прочим, тот же самый Гельвеции однажды сказал: "Люди всегда против разума, когда разум против них". Вероятно, он уже тогда имел в виду вашу фашистскую машину.

Хольц надменно поднял узкий, чисто выбритый подбородок и глазами показал за окно.

- Ту самую, что с огромной скоростью мчится сейчас к вашей столице?

- А вы не думаете, - зло спросил Нырко, - что она с такой же скоростью будет мчаться от неё в обратную сторону? Неужели вы серьезно верите в то, что за дватри дня возьмете Москву?

Тонкие бледные губы немца долго не разжимались.

- Хотите, скажу с предельной откровенностью? Но только, разумеется, доверительно?

- Я в гестапо на вас доносить пе пойду, - усмехнулся Федор.

- Я не верю, что наши войска возьмут вашу столицу с ходу. Слишком твердый орешек, - проговорил Хольц жестко.

Нырко пристально посмотрел на своего собеседника.

"Странный немец. С одной стороны, матерый, законченный фашист, а с другой - такая непозволительная точка зрения".

- А если я все-таки донесу, - сказал Нырко с холодной ухмылкой.

На лице у немца не дрогнула ни одна жилка.

- Вас немедленно уничтожат, и только, - ответил он равнодушно и с явным огорчением поглядел на раненого летчика. - А мне бы очень не хотелось лишаться такого оригинального собеседника.

- Вы правы, - спокойно отметил Федор. - Уничтожат, - и, подтянувшись на руках, выглянул в окно.

На заасфальтированной площадке перед госпиталем стояло несколько фашистских автомашин, труп интеяданта Птицына давно был убран и оставшиеся пятна крови засыпаны мелким желтым песком с чисто немецкой аккуратностью. Федор вздохнул. Хольц недовольно нахмурил брови:

- Не надо обращаться к призракам, господин майор.

Мы пе на спиритическом сеансе.

- Вы угадали, полковник, - вздохнул Нырко. - Я действительно подумал сейчас об убитом вашими солдатами моем соседе по койке. - Он помолчал и продолжал: - Знаете что? Мы сейчас напоминаем боксеров, которые осторожно движутся по рингу в ожидании атаки.

Грустно сознаваться, но первый удар наносите вы. Я только готовлюсь к обороне.

- Правильно, - одобрительно отозвался немец. - Считайте, что я этот удар уже наношу. Впрочем, какой это удар. Это не удар, а деловое предложение. Вы знаете, кто вам дела! сегодня перевязку?

- Откуда же?

- Один из оамых выдающихся хирургов великой Гермаиии профессор Гутман, к услугам которого у нас прибегают самые видные люди. Его специально для этого перебросили из Смоленска на "зибеле" и полчаса назад отправили обратно. Я мало что смыслю в рентгеновских снимках, которые он мне демонстрировал, но твердо уяснил одно: через три недели гипс снимут и вы будете ходить с костылем, а месяца через два-три сможете и взлететь.