Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев

не уделать кухню несмываемыми пятнами, потом добавить сахар и ягодные дрожжи (я использовал плесень с клубники на грядках), залить в большие бутылки и натянуть на горлышко перчатку. Когда эта перчатка поднималась, вино было готово. Но вот беда: до этого момента следовало снимать пену, а у меня что-то пошло не так. Пена перла как бешеная, я постоянно переливал из бутылки в бутылку, потом в ход пошли трехлитровые банки. Вино вышло так себе — очень терпкое и слабенькое. Но через пару лет я нашел на балконе случайно забытую банку, пережившую и зной, и морозы, покрытую паутиной и пылью, словно из элитных винных подвалов. Великолепный янтарный цвет, а внутри банки не уксус, как ожидалось, а очень недурственное крепленое. Бывает же такое!

Думаю, в Кремле были правы, когда забили в колокола относительно угрозы всеобщей алкоголизации. Но им не хватило смелости признать главное: повальное увлечение спиртным было примитивным, но действенным способом заглушить пустоту и отупляющую скуку в душе у многих советских людей, их усталость от серых будней, от пустых обещаний с высоких трибун. Вместо того чтобы увлечь их новыми смыслами бытия, Лигачев со товарищи ничего лучше не придумал, как прибегнуть к варварским административным методам, словно на дворе было сталинско-хрущевское время. Но времена изменились, и люди не простили нового издевательства над собой. Борьба с пьянством обернулась очередной глупой кампанией, от которой остались горькие воспоминания, вкус и запах «гороховки» и смешные казусы вроде комсомольской свадьбы с молочными коктейлями и «Буратино».

Вот и новый штришок к образу мажора СССР — бутылка мутного «ароматного» самогона в кармане вместо элитных спиртных напитков в обществе знойных красавиц!

Самое пьяное «боржоми»

Звонит мне как-то раз мой любимый дядя, оторвав меня от просмотра «Утренней почты»:

— Старик, виноват! Закрутился, тебя не поздравил с окончанием университета. Какие планы на обед? Может, состыкуемся, пообедаем вместе? Я как раз в вашем районе буду, освобожусь аккурат к четырнадцати ноль-ноль.

— После завтрака и до пятницы я совершенно свободен — радую я собеседника словами Винни-Пуха. — Куда пойдем?

— Давай в «Гаване» встретимся в полтретьего.

— Заметано!

Двухэтажная стекляшка на Ленинском проспекте с экзотической карибской кухней по неведомой мне причине мною еще не «охвачена» в плане знакомства с ресторанной жизнью столицы. Интересно! Я весь в предвкушении новых открытий!

Собираюсь не спеша, ехать недалеко. Начищаю туфли гуталином, подстелив газетку, под монотонный бубнеж телевизора.

Ухо вылавливает отдельные фразы: молодые ангорчане… в порядке поиска… граммов триста красненького… молочная свадьба… Тьфу! Снова про борьбу с алкоголизмом! На ум невольно приходит: ангорчане огорчены новыми инициативами партии и правительства и лично товарищем Михаилом Сергеевичем Горбачевым!

Встречаемся у входа в ресторан вовремя, без опозданий. Поднимаемся на второй этаж. Народу немного: в полупустом зале полно свободных столиков, накрытых белоснежными скатертями. И усатый официант, наряженный в белую рубашку с черной бабочкой, не крутит нам бейцы про «свободных мест нет», провожает до столика у окна, небрежным жестом смахивая табличку «резерв». До вечернего аншлага времени предостаточно, и какой ему смысл терять потенциальные чаевые от двух благородных донов?

В ожидании меню дядюшка бурчит:

— Ну почему скатерти в кабаках всегда влажные?

— Их специально смачивают. Чтобы на столе распрямлялись и не морщили, — поясняю многоопытный я, не понаслышке знакомый с внутренней кухней ресторанов.

Кстати, о кухне. Нам уже предложено меню: солидная голубая папка, украшенная напоминающими еловую «вагонку» узорами и темно-синим гербовым прямоугольником с непонятной женской фигурой, вооруженной длинным крестом. Внутри листочки со стилизованным красной рамочкой прейскурантом и угрожающим предупреждением: «Московский трест ресторанов. Ресторан „Гавана“. Уважаемые гости! Наш ресторан перешел на механизированный расчет с посетителями. В целях устранения недоразумений просим правильность счета, заполненного автоматически машиной, проверить, сравнив его с шифром блюд в меню».

И, правда, слева от каждой позиции в прейскуранте напечатаны четырехзначные цифры шифра. И нам совершенно механизированным образом предлагаются самые кубинские блюда типа угря с хреном или грибов в сметане. Впрочем, роптать не стоит: экзотика представлена, и непонятные названия рождают многие вопросы к официанту, и среди них главный вопрос современности — ну где же водка или на худой конец выдержанный ром?

— Однако, однако… — оригинальничает дядя, пародируя Кису Воробьянинова. — Икра кетовая — три шестьдесят четыре! Салат из помидоров — рупь четырнадцать копеек!

— Помидоры — в оригинальном маринаде, — терпеливо поясняет официант. Чувствуется, что его изрядно достали подобными вопросами. — Парни, возьмите мясное ассорти и креветки «Барадеро»[20] на горячее. Суп есть будете?

— Суп — «Кубинские ночи», это как? — ухохатываюсь я.

— Консоме, — со значением отвечает заслуженный работник зала. — Уху любите? Тогда берите рыбацкий суп «Перла-дель-Сур».

— Ушица — это отлично, но как же быть с водкой?

— Берите «Боржоми», никто не жаловался! — тихо произносит официант.

— Какой «Боржоми»? — я чуть не кричу в полный голос. — Мы кто, язвенники-трезвенники?

— Никто не жалуется, — чуть не хныча отвечает «халдей».

Тут дядя толкает меня ногой под столом и взглядом показывает на соседей. Там компания из пяти человек с характерным профилем — не иначе, торговцы гвоздиками с Черемушкинского рынка решили отдохнуть после насыщенного трудового дня, притомились пятерки с десятками считать. На столе те самые бутылки с «Боржоми». Гость столицы в пестрой рубашке и в не менее пестром галстуке тостует, шевеля бровями и смело размахивая прозрачным стаканом. Он явно навеселе. Чуть подальше у окна с видом на Ленинский проспект сидит молодая пара интеллигентного вида, у них на столе тоже полупустое «Боржоми». Что-то горячо обсуждают, и раскрасневшийся молодой человек то и дело снимает свои очки, чтобы протереть их салфеткой.

— Минералочку из рюмок не пьют. Так что не обессудьте — только стаканы, — окончательно расставляет все по местам официант.

Пока ждем свой заказ (я последовал совету официанта, а дядя рисковать не стал и выбрал лангет «Росафе» за рубль двадцать три и сыр за двадцать одну копейку), делимся наболевшим:

— При царе в войну, — рассказывает дядя, — водку и коньяк подавали в чайниках. Дайте заварки — значит, коньяк, кипяточку — значит, водки.

— Знаю, у Пикуля читал в «У последней черты». А ты в курсе, что отец его книгу отстоял, не хотели публиковать? Распутин и все такое… У нас даже есть экземпляр с его дарственной надписью.

Наш интеллектуальный треп прерывает появление официанта с закусками и бутылкой «Боржоми». Он демонстративно ее открывает, но характерного шипения нет. Праздник не сорвется!

Обошлись нам эти посиделки в двадцатку: червонец — за стол, червонец — за «Боржоми». И трешка сверху официанту — душевный человек оказался,