Юрий Айзеншпис - Виктор Цой и другие. Как зажигают звезды

Первый шаг моего проникновения в царство звуков я сделал, встретившись с Толей Павловым, который впоследствии и стал моим проводником. С Толиком я познакомился в кинотеатре «Ударник» на каком-то просмотре — знакомый администратор всегда мне помогал с лишними билетиками. Я собирался пойти на дневной сеанс с девушкой, да она неожиданно приболела. И так получилось, что ее билет достался Толику, способному джазовому музыканту, трубачу и в общем-то бездельнику.

Как и я, мой новый знакомый отличался наличием свободного времени и любовью к хорошему кино. Он жил рядом с метро «Арбатская» на Знаменке и иногда приглашал меня в гости, при этом обычно включал магнитофон с джазовыми композициями. Я проникся этой необычной музыкой, а Толя проникся моим неподдельным интересом и стал звать на различные музыкальные вечеринки или сейшены, как мы их называли, используя модное английское словечко.

Основным местом встреч служило кафе «Молодежное» на улице Горького, официально открытое в 1961 году, по решению горкома комсомола. Аккурат к очередному съезду КПСС. Вообще в 60-е годы администрация каждого предприятия общественного питания могла сама определять культурную программу, которая это питание сопровождала, сама заключала договоры с музыкантами. Благодаря этой схеме некоторые московские кафе — «Молодежное», «Синяя Птица», «Времена Года» стали на некоторое время центрами современной молодежной музыки. Однако, по настоянию столичного общепита, Московский горком комсомола решил взять под контроль пестрый мир новых молодежных увлечений, и в 1963 году в Москве был организован первый бит-клуб. Под «штаб-квартиру» клуба было выделено именно «Молодежное». Там люди в штатском наблюдали за пижонами и стилягами, любителями бибопа, свинга, джаза и прочей хитрой музыки. Ведь ее наконец-то разрешили, хотя и поднадзорно. Приходили «интересные люди» — писатели, художники, космонавты, артисты. От жаждущего народа, кстати, стены особо не ломились — далеко не для всех эта музыка являлась понятной и приятной, тяжело ложились сложные аккорды и отсутствие четких мелодий на русский слух, плохо подходили негритянские корни к славянской душе. Некоторые случайные люди, заходившие «просто посмотреть», быстро сматывались из кафе. В сердцах они кидали что-то типа «какофония» и уже никогда не возвращались.

Там я познакомился с известным саксофонистом Алексеем Козловым, а потом уже узнал интересную историю про его роскошный инструмент. Вот ведь авантюрист! Вначале Козлов дудел на трофейном альт-саксофоне, а в 58-м в витрине музыкального магазина на Неглинке он увидел новенький тенор-сакс немецкой фирмы «Вельткланг». Учащийся архитектурного института и организатор студенческой самодеятельности, Козлов остроумно провернул покупку через профком. Явился с официальным письмом и приобрел сакс по безналу. Оснастив впоследствии этот вполне легальный инструмент мундштуком подпольного московского мастера Телятникова, он не переставая удивлял нас своей виртуозной игрой.

Еще у Козлова был магнитофон «Яуза-5» с тремя скоростями. Прокручивая композиции в два раза медленнее, чем они звучали в оригинале, он списывал ноты саксофонных пассажей западных профи, которые на обычной скорости казались ему недосягаемыми. Так оказался разъят на составляющие филигранный гений Чарли Паркера, и не он один. Все, что списывалось с «Яузы», было услышано у других музыкантов, сочинено и переделано, оттачивалось в «Молодежном». Люди узнали, что существует не только мировая классика и советская эстрада. Что есть другая музыка, которую мы называли «свободной». Кстати, там же, в «Молодежном», несколькими годами позже проходили первые выступления Пугачевой. Потом Алла поселится в двух шагах от него, а кафе уже после «перестройки» превратится в клуб «Карусель» и будет еще часто менять названия, теперь это «Музей». Что за странное название?

В «Молодежном» постоянно дежурили комсомольские дружинники — обязательный атрибут большинства кафе тех лет. Также там существовал совет — некий коллегиальный орган, определявший тематику вечеров, следивший за репертуаром и отчитывавшийся перед вышестоящими «товарищами». Полный «демократический централизм», как и сказано в Уставе ВЛКСМ. Естественно, в совете кафе заправляли комсомольцы-активисты. Председатель совета — Абраменко. Миша Сушков, впоследствии работавший в Телецентре Останкино секретарем парторганизации, а тогда тоже вполне заметная фигура — член горкома комсомола. Еще кто-то. По вторникам в «Молодежном» проводились конкурсы, где давались оценки по десятибалльной системе за каждую исполненную песню: максимум 60 баллов. По тем же вторникам, только уже вечерами, устраивались джазовые сейшены. Помимо Козлова и Павлова, там выступали такие отечественные звезды, как Макаршев, трубач Понаморев, пианист Борис Фрумкин… Кстати, с Борисом вообще занятное совпадение вышло — еще в Лефортово мы учились вместе, только в параллельных классах, но о его увлеченности музыкой я не подозревал. Хотя и сама музыка меня тогда не особо привлекала. И вот встретившись через несколько лет в кафе, мы начали дружить и активно общаться. Фрумкин сейчас в США живет, однажды даже встречался с ним.

От джаза я получал необычайный кайф, мощный энергетический заряд. Я хорошо понимал и чувствовал эту музыку. Хотелось слушать ее и дома, и мне срочно потребовался магнитофон, а одним из лучших в те годы считалась катушечная «Комета». Я попросил денег у родителей, но выделенных ими средств не хватало, и пришлось сдать в ломбард роскошный костюм, который мне сшили на выпускной вечер. Получил немало: 600 или даже 800 рублей. И мечта сбылась — денег хватило и на магнитофон, и на десяток фирменных дисков. Первые мои записи — джазовые композиции ведущих музыкантов мира. Джон Колтрейн, Вуди Герман, Элла Фицджералд, Луи Армстронг… Таких имен я мог бы назвать порядка ста. Знал различные направления — авангардный джаз, джаз-рок, популярный джаз. Потом меня потянуло к истокам рок-музыки, к основателям такого направления, как ритм-блюз.

Круг истинных меломанов Москвы большими размерами не отличался, почти все друг друга знали. Если у знакомых появлялась пластинка, ее сразу же переписывали, как правило, за деньги или по бартеру. Основные же сделки по обмену и купле-продаже происходили на черных рынках столицы. Их периодически разгоняли, но они возрождались, как птица Феникс. Пластиночных спекулянтов называли «дискачами», хотя о какой спекуляции могла идти речь, если у дисков не было госцены? И» фарцовщик» — тоже неправильный термин. Конечно, это был в определенной степени бизнес, столь ненавистный социализму. В нынешней терминологии — «малый». С другой стороны, заниматься им успешно могли лишь истинные знатоки и любители музыки. И лучшее доказательство отсутствия исключительно денежной подоплеки — многие сделки в ущерб материальному эквиваленту, с целью заполучить любимого исполнителя или желанный диск. А именно это и отличает настоящих коллекционеров. Да и немалую долю зарабатываемых денег мы вкладывали в те же диски, но уже для своей домашней фонотеки.