Алексей Козлов. Преданный разведчик - Александр Юльевич Бондаренко

Он ушёл. Мы стоим. Посмотрели туда, сюда – нигде никого и ничего. Мы никого не знаем, нас никто не знает, куда пойдём – мы не знаем… В смысле, конечно, знаем, но вот как сразу сориентироваться… Представляете эту обстановку? Это не трусость, но это неизбежный страх перед неизвестностью. Ты один, ты уже не русский – и помощи тебе ждать уже не от кого. Ты сейчас будешь всё решать сам. Ты иностранец – хотя какой ты иностранец? У тебя только иностранный паспорт. А ты ведь должен играть роль, что ты тут родился, здесь жил, в школе учился, у тебя тут были родители… И когда при нашей женитьбе “там”, за рубежом, у Виталия спросили: “Как фамилия твоей матери?” – мы женились, хотя и не в первый раз, первый раз это было в Москве, но всё равно это было волнительно, – он на меня смотрит и спрашивает по-английски (разговор с чиновником шёл по-французски): “Как?” – а я лихорадочно вспоминаю, как девичья фамилия его матери. Какие-то секунды, но чиновник заметил! И говорит: “Ну, мистер, такой день сегодня у вас!” Как-то его успокоил, мол, не волнуйся, ты же не носишь фамилию матери… Но всё-таки заметил, хотя это были какие-то секунды, и Виталий сразу вспомнил. И вот сейчас мы пойдём в гостиницу устраиваться. Первые шаги как иностранцы. Настоящие! Если раньше мы и выезжали как иностранцы, то это была такая “обкатка”, даже если что-то там и случится, то ничего страшного. А здесь-то уже всё по-боевому! И вот, пришли – и надо прежде всего не забыть, как твоя фамилия…»

Главное чувство, которые испытали тогда супруги Нуйкины – чувство одиночества, оторванности от Родины, какой-то пустоты, отделившей настоящее от прошлого. И вот это чувство, тщательно скрываемое, сохранялось в сердцах разведчиков до самого конца их пребывания «там».

Другая разведчица-нелегал нам рассказала, как однажды вечером они с мужем шли по пустынному берегу океана, в тысячах километров за которым распростёрлась великая Россия, и муж этой дамы сказал: «А знаешь, как мне хочется сейчас броситься в воду – и плыть, плыть, плыть… Домой! Я бы, наверное, доплыл!» Причём даже здесь, на океанском берегу, в полном одиночестве, в уверенности, что никто, кроме жены, его не может услышать, он говорил это на «туземном» языке, потому как на русский язык было установлено жесточайшее «табу» на всё время их пребывания за границей – не говорить, не читать, не думать…

«Дубравин» устроился на жительство туда, куда ему было рекомендовано – или указано – Центром. Мы уже говорили, что не нужно считать, что любой «Штирлиц», оказавшийся за кордоном, всё делает исключительно по своему собственному усмотрению, на свой страх и риск. Даже за многие тысячи километров его «ведут» очень заботливые руки.

Вот Центр и поставил ему задачу: прибыть в Данию и за три месяца превратиться там в дипломированного технического чертёжника. Что будет дальше, не стоило и гадать – не угадаешь.

Отто Шмидт без труда нашёл указанную школу, пришёл к руководству – и тут вдруг «приятная неожиданность»: ему сказали, что срок обучения в этом училище – два года. И что, в такой ситуации ему приходилось бы застревать в Дании на пару лет?! Нет, конечно, Дания прекрасная страна, но он всё-таки тут на работе! Однако не мог же он так прямо заявить руководству этого учебного заведения, что, мол, «мне в Центре сказали – три месяца!». Хотя КГБ СССР и считался во всём мире авторитетной организацией, но не везде следовало «засвечивать» свою к нему принадлежность: даже в Союзе чекисты чаще пользовались не своими удостоверениями, а (кому они были положены) документами прикрытия – милицейскими удостоверениями, в которых, кстати, звание указывалось на ранг выше имевшегося в «конторе».

Однако разведчики обычно – это очень и очень обаятельные люди, умеющие расположить к себе собеседника и убедить его в том, в чём им следует его убедить. Короче говоря, Козлов объяснил, что ему позарез надо успеть отучиться за три месяца, по каким-то там весьма важным обстоятельствам, что он обязуется уложиться именно в эти сроки и, главное, что он готов заплатить за эти три месяца интенсивной учёбы, как за два года полноценных занятий – полную сумму. Как свидетельствует опыт, это обычно выручает, когда есть вот такие платные учебные заведения, а у Центра имеются в наличии деньги, которые можно для такой цели потратить. В общем, договориться удалось. Отто Шмидт сразу оплатил своё обучения – целых 800 западногерманских марок, и каждый день регулярно и добросовестно приходил в училище для общения с преподавателями, у которых получал необходимые консультации, а в результате сумел чётко отработать абсолютно все контрольные работы и успешно сдать все экзамены в точно установленные для него сроки. В итоге ровно через три месяца он получил диплом, да не простой, а с отличием – свой первый подлинный иностранный документ.

Спасибо гэдээровским товарищам за прекрасную подготовку!

Говоря военным языком, «индивидуальный окопчик» был отрыт.

Однако Центр интересовала отнюдь не благополучная Дания: разведчики-нелегалы работают в гораздо более сложных местах, обычно там, где не может справиться легальная резидентура, за отсутствием таковой. А легальных резидентур не было в тех странах, с которыми отсутствовали дипломатические отношения и, соответственно, не было советских представительств. В общем, ждала в скором времени Алексея дальняя дорога, притом в очень далёкие и незнакомые для него края.

На наш вопрос, сколько иностранных языков было тогда у него «за душой», Алексей Михайлович ответил: «Два: немецкий – основной, и датский. Ни английского, никакого другого языка я не знал. Это всё мы тогда делали сами – когда выезжали»[63].

Про dansk sprog[64] мы вообще говорить не будем, на нём тогда во всём мире общалось всего-то порядка пяти миллионов человек, в основном – в самой Дании и в Северной Германии; deutsche Sprache[65] хотя и относится к ведущим мировым языкам и является самым распространённым в Западной Европе и частично – в Южной Америке, но это практически было и всё. С такими знаниями непросто путешествовать по цивилизованному миру, а уж по, скажем так, малоцивилизованному – так и вообще! В любых заграничных поездках убеждаешься, что несколько слов по-английски знает и бедуин, и «негр преклонных годов», да и наши школьники в те далёкие теперь уже времена уверенно говорили заезжим иностранцам «чуинг гам!»[66], а вот спроси какого-нибудь аборигена по-датски «Hvor er spisestuen her?»[67] – и останешься голодным. Впрочем, и вопрос по-немецки «Wo ist hier der Speisesaal?»[68], скорее всего, также останется без ответа.

Однако Центр принял, что называется, волевое решение.

Рассказывает генерал Яковлев: «Биографию нелегалу – и, соответственно, то, как он потом должен двигаться, придумывает Центр. “Дубравину”, когда заканчивался процесс его обучения в Копенгагене, сказали: “Следующая точка назначения – Ливан”. И вот он там, в Ливане, несколько месяцев прожил, начал постигать азы французского – это ведь такая “Арабская Ривьера”. Ливан в то время был благодатной страной для иностранцев, он там и английский начал немножечко изучать: надо же было чем-то время занимать. Ему ведь не было задачи в Ливане осесть и устроиться там на работу, поэтому он изображал человека, у которого есть небольшие деньги, и он хочет потратить их на саморазвитие».

Считается, что французский язык он изучал там на курсах, а английский – с индивидуальным преподавателем.

И вот тут сложилась такая ситуация, о которой мы, в общем-то, почти ничего не знаем, а потому и додумывать не будем, изложим только лишь известные факты. Из Неаполя в Бейрут, столицу Ливана, Отто Шмидт, немецкий турист с документами, изготовленными на Лубянке, добирался пароходом, по Средиземному морю. Известно, что дороги – а тем более морские путешествия – располагают к знакомству и праздным разговорам. Вот и наш герой во время рейса познакомился с какой-то девушкой – не ведаем, симпатичной, или как, зато прекрасно владевшей английским языком: она окончила американский университет в Бейруте, где получила степень бакалавра. А главное, что обеспечило контакт, это то, что она говорила по-немецки. Плоховато, но говорила. На пароходе девушка ехала с братом, они к тому же учились в музыкальной академии в Вене, а «Дубравин» эту академию немножко знал, что также обеспечило контакт… И вообще, контакт перешёл в дружбу, так что когда он приехал в Ливан, то, по предложению молодых людей, снимал комнату у их тети; потом Алексей узнал, что раньше тетя сдавала комнаты только проституткам, но, став постарше, она посолиднела…

«Кстати, в Ливане было очень