Василий Ефремов - Эскадрильи летят за горизонт

— Куда же делись войска? — спросил я штурмана.

— По-моему, основные силы немцев продвинулись дальше к югу, — высказал предположение штурман и предложил: — Давай-ка пройдемся туда.

Мы пересекли железную дорогу Бахмач — Конотоп. За Ромнами настигли колонну мотопехоты. Сбросили сериями десять стокилограммовых бомб. Пехота, как горох, посыпалась с машин, разбегаясь по полю. А через несколько минут прямо перед нами повис, распластавшись, как жаба, аэростат с черными крестами. Под ним болталась примитивная открытая корзина, в которой находились два захваченных врасплох гитлеровца.

Николаев длинными очередями спаренных пулеметов сначала ударил по гондоле, а затем по аэростату. Вспоротая пулями, вспыхнула оболочка баллона и вместе с гондолой горящими лохмотьями полетела к земле.

— Кор-р-ректировщик! Паскуда! — крикнул штурман. — Туда ему и дорога.

Внизу шел бой. В разрывах дымилась земля.

Далеко позади осталось поле сражения, промелькнули широкие нивы, леса. Впереди показался наш аэродром. Выпустив шасси, я с ходу произвел посадку и, сбросив в кабине парашют, скатился по крылу на землю. Там стоял только техник Стрельцов. Я распорядился, чтобы загружали самолет, а сам побежал в столовую.

В столовой на ходу перекусывали летчики-истребители. Я подошел к одиноко сидевшему лейтенанту, спросил, куда подевались официантки.

— Да тут нет никого с самого утра. Все ушли. И правильно сделали. А ты бомбардировщик? — спросил лейтенант.

— Да.

— Если у тебя есть самолет, давай жми отсюда, и немедленно. Наши сейчас улетают, а я остаюсь, — грустно произнес лейтенант. — У меня нет машины, подожгли, сволочи, прямо над аэродромом.

Мне стало жаль лейтенанта, предложил захватить его с собой.

— Нет, дружище, — решительно сказал он, выбираясь из-за стола. — Я здесь не один «безлошадный». И товарищей не брошу. [43]

Пожав лейтенанту руку, я побежал к самолету. На аэродроме горели неисправные машины, полыхали пламенем бочки с бензином и маслом, трещало и корежилось в огне здание столовой. Мощно взревев моторами, одна за другой стремительно набирали высоту стайки истребителей.

Прощай, киевская земля! Мы все к тебе скоро вернемся!..

Относительное затишье

Утром 19 сентября прибыла основная часть наземного эшелона нашего полка.

— Особых приключений в дороге не было, — докладывал инженер Поповиченко командиру полка. — Пришлось обходить заставы, населенные пункты, занятые немцами, даже строить переправы через речушки. Были короткие стычки с фашистскими разведчиками. Но все обошлось благополучно. Сумской с шофером остался у неисправной машины. Они должны скоро появиться...

Незаметно наступила осень с дождями, туманами, холодными ветрами. Наш полк вынужден был перелететь дальше на восток, в район Воронежа. К этому времени линия фронта на юго-западном направлении стабилизировалась и к началу ноября проходила через Ливны, Тим, восточнее Купянска, Красного Лимана и далее на юг. Наступило относительное затишье. Летали мало — мешала непогода. За октябрь и ноябрь каждый летчик сделал не более двадцати вылетов. Личный состав полка получил возможность привести себя в порядок и по-настоящему отоспаться.

В общежитии появился старенький патефон. В длинные осенние вечера частенько рассказывали то, что знали из прочитанного. Особенно интересовали всех героические дела советских летчиков, боровшихся в гражданскую войну против Деникина, Колчака, Врангеля, басмачей...

Однажды, помогая технику Стрельцову, я спросил, почему в последнее время стало часто барахлить зажигание.

— Моторы сильно поизносились, — ответил он. — Забрызгиваются свечи. Образуется плотный нагар, магнето начинает работать с напряжением, получается неполное сгорание в цилиндрах, отсюда хлопки, тряска моторов.

Поговорили и взялись за дело. Проверили и установили одно магнето, принялись за другое. Но в это время слабо моросивший дождь перешел в ливень. [44]

— Давай в кабину, — крикнул я Стрельцову, быстро взбираясь на крыло. Он так же проворно очутился в кабине штурмана. В машине было сухо и тепло. Тут-то и поведал мне авиатехник свою заветную мечту — стать истребителем. Я пообещал передать его рапорт командиру полка...

В один из особенно ненастных дней в полк возвратился шофер машины, на которой перебазировался Сумской. Шофер прибыл из госпиталя, где лечился после ранения, полученного в неравной стычке с гитлеровцами, во время которой погиб Володя Сумской...

* * *

Второй день свирепствует снежная буря. Ни пройти, ни проехать, а снег валит и валит.

Все до единого человека брошены на расчистку снега.

В полдень стало известно, что из Воронежа приехал командующий авиацией Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Ф. Я. Фалалеев, что он привез награды для личного состава полка и что обед будет немного позже, после торжественного вручения наград.

Окончив расчистку снега, мы быстро привели себя в порядок и собрались в столовой, по-праздничному нарядной и чистой. За столом, покрытым красным сукном, сидели генерал-лейтенант Фалалеев, майор Рассказов, комиссар Козявин и Виктор Шестаков, раскладывавший документы. На столе лежало много красных коробочек.

Генерал прочитал несколько приказов, в которых командование отмечало успешные боевые действия полка и выражало благодарность личному составу за мужество и стойкость. Затем огласил два Указа Президиума Верховного Совета СССР о присвоении высшей награды Родины — звания Героя Советского Союза летчику Ивану Склярову и стрелку-радисту Василию Капитонову.

Все бросились к героям, обнимали, жали руки, хлопали по плечам, одним словом, искренне и бурно выражали свою радость за боевых товарищей.

Когда буря восторга утихла, началось вручение орденов. Орден Ленина прикрепили к своим гимнастеркам отважные воздушные бойцы Рассказов, Козявин, Хардин. Генерал поздравил награжденных, пожал им руки, а они поклонились залу, откуда гремели аплодисменты. А какое оживление началось, когда стали вызывать летчиков, штурманов, техников, радистов! Каждому устраивалась овация независимо от того, получал он орден или медаль. Так в счастливом возбуждении прошло около часа. Бочину вручили орден [45] Ленина. Ордена Красного Знамени были удостоены Усачев, Кравчук, Панченко, Сидоркин, Святенко, Лебедев, Заварихин, Шестаков, Барышников и еще несколько человек. Николаев и я получили сразу по два ордена: Красного Знамени и Красной Звезды.

Когда все ордена и медали были вручены, генерал-лейтенант Фалалеев поздравил нас с наградами Родины и выразил уверенность, что мы и впредь будем, не жалея ни сил, ни самой жизни, громить немецко-фашистских оккупантов.