Валерий Попов - Зощенко

Сбылось. Но не сразу!

БРАТЬЯ НЕ НАВЕК

Кроме учителя, нужен класс. Вспомним Лицей. «Таланты водятся стайками!» — утверждал Олеша, и был прав. Студия была «водоемом». А «стайкой» стали «серапионы». Объединение «Серапионовы братья» образовалось в 1921 году. Уже сплотившиеся «братья» рассказали о себе в журнале «Литературные записки» (1922. № 3. 1 августа). Этот теперь уже ветхий журнал (из коллекции А.А. Бессмертного) очень интересно листать — попадаешь в те далекие годы бурной литературной жизни. Журнал переполнен литературными новостями. Вот этот журнал:

«ЛИТЕРАТУРНЫЕ ЗАПИСКИ

Литературно-общественный и критико-библиографический журнал.

Выходит два раза в месяц.

Адрес редакции и Главной конторы:

Петербург, Бассейная, 11, Дом Литераторов, 2 этаж».

Значит, кроме знаменитого Дома искусств на Невском, был еще и Дом литераторов на улице Бассейной, ныне — улице Некрасова. И главное — появлялись новые замечательные писатели. Читаем объявление в журнале:

«Издательство 3. И. Гржебина (Петербург — Москва — Берлин).

Продаются во всех книжных магазинах:

Бор. Пильняк. Голый год.

Евг. Замятин. Островитяне.

Борис Пастернак. Сестра моя жизнь.

Борис Эйхенбаум. Молодой Толстой.

Адрес Издательства: Петербург. Невский пр., 64, кв. 3.

Москва. Знаменка, М. Знаменский пер., 7, кв. 36».

Сейчас каждая из тех книг — драгоценность. Ситуация «подыгрывала» Михаилу Зощенко. С объявлением нэпа — новой экономической политики — оживает и литература, и жизнь. Журнал пестрит коммерческой рекламой:

«СЕВЕРОКУСТАРЬ

Фонтанка, 34.

ПРОДАЕТ:

Плетеные из прута изделия (корзины всякого рода). Металлические изделия (гвозди кованые, топоры, багры и пр.). Гончарные изделия, сельхозорудия, косы, серпы, лемехи, скобяные товары, трикотажные изделия, кружевные изделия. Дрова и лесные материалы.

ПОКУПАЕТ:

Металлы, пряжу, нитку, шерсть валяльную, пилы, инструменты для деревообделочного производства.

ОПЕРАЦИИ НА ВНЕШНЕМ РЫНКЕ:

Экспортирует лен, пеньку, конский волос, шерсть, художественные кустарные изделия, кружева, прошивки. Вязаные косынки, вышивки, художественную строчку…»

Уходят суровые революционные годы, появляются некоторые свободы…

«СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ ОБЛАСТНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПОЧТ И ТЕЛЕГРАФОВ

Доводит до всеобщего сведения, что в центральной телеграфной конторе (Почтамптская, 15) и во всех почтово-телеграфных и телеграфных отделениях г. Петрограда и Петроградской губернии ВОЗОБНОВЛЕН БЕСПРЕПЯТСТВЕННЫЙ ПРИЕМ БЕЗ СОБЛЮДЕНИЯ КАКИХ-либо ОСОБЫХ ФОРМАЛЬНОСТЕЙ ВСЕХ ВИДОВ ЧАСТНЫХ ТЕЛЕГРАММ.

В центральной телеграфной конторе кроме того открыт прием РАДИОГРАММ.

Жителям города Петрограда предоставляется также самая широкая возможность пользоваться ТЕЛЕФОННЫМИ СООБЩЕНИЯМИ… Лица, пожелавшие установить телефонные аппараты у себя на дому, приглашаются заявить об этом в Управление Телефонной Сетью — Б. Морская, 22».

Оказывается, большевики после того, как в 1917 году взяли почту, телеграф и телефонные станции, так и держали их, и нельзя было без их контроля отправить телеграмму, не говоря уже о радиограмме… Непросто было поговорить и по телефону. И вот теперь — можно.

От такого послабления сразу стали организовываться всяческие веселые компании, в том числе и писательские. Происходило это тогда так ярко, что мы помним их всех до сих пор — футуристы, имажинисты, акмеисты. Появление какой-то экстравагантной художественной платформы сразу привлекало всеобщее внимание. И вот — в журнале «Литературные записки»:

«“СОВРЕМЕННЫЕ ПИСАТЕЛИ”

“СЕРАПИОНОВЫ БРАТЬЯ” о себе.

Фотография.

Верхний ряд:

Лев Лунц, Николай Тихонов, Конст. Федин, Илья Груздев, В. Каверин.

Нижний ряд:

Мих. Слонимский, Е. Полонская, Ник. Никитин, Всев. Иванов, М. Зощенко.

От редакции: К сожалению, среди помещаемых ниже автобиографий Серапионовых братьев нет автобиографии Ник. Никитина, уехавшего в конце июня из Петербурга».

Дальше идут их тексты (слегка сокращенные):

«МИХ. СЛОНИМСКИЙ

Первое собрание Серапионовых братьев состоялось 1 февраля 1921 года, в Доме Искусств. Были тогда: Зощенко, Лунц, Никитин, Груздев, Виктор Шкловский, Каверин, я и поэты — Вл. Познер и Е. Полонская. Через месяц явились Всев. Иванов, Федин, и позже всех — Николай Тихонов, поэт.

Решили собираться вольно, без устава. И новых членов принимать, руководствуясь только интуицией. Всё, что писали, читалось на собраниях. То, что нравилось, признавалось хорошим, что не нравилось — плохим. Пуще всего боялись потерять независимость, чтобы не оказалось вдруг “Общество Серапионовых братьев при Наркомпросе”… Пока выпустили только один свой альманах (в изд-ве “Алконост”). Этот же альманах печатается в “Русском Творчестве” в Берлине. Туда же (Алексею Толстому и Максиму Горькому) отправлен второй альманах.

Литературные традиции — неизвестны.

О себе — сообщаю: в 1914 <году>, семнадцати лет, кончил ускоренным выпуском гимназию и пошел на войну. Путь проделал такой — от Варшавы к Единорожцу (в семи верстах от германской границы)… За Наревом был контужен: разрывом снаряда бросило в землю. Сломал ребро и ногу, закончил военную карьеру солдатом в Петербурге 27 февраля 1917 года. Последние три года из Петербурга уезжал редко и ненадолго. В 1917 году писал военные обзоры, теперь пишу рассказы. На днях выйдет книжка “Шестой стрелковый” (в издательстве “Время”), еще одна — в изд-ве “Былое” (“Чертово колесо” и др.).

ВСЕВ. ИВАНОВ

…С 14 лет начал шляться, был пять лет типографским наборщиком, матросом, клоуном и факиром — “дервиш Бен-Али-Бей” (глотал шпаги, прокалывал себя булавками, прыгал через ножи и факелы, фокусы показывал), ходил по Томску с шарманкой, актерствовал в ярмарочных балаганах, куплетистом в цирках, даже борцом.

…В 1917 году участвовал в революции. После взятия чехами Омска (был я тогда в Красной гвардии), когда одношапочников моих перестреляли и перевешали, — бежал я в Голодную Степь. И после смерти отца (казаки думали: я его убил — отец был царелюб, хотели меня усамосудить), дальше за Семипалатинск, к Монголии.

…Видел растянувшиеся на сотни сажен мерзлые вереницы трупов. В снегах — разрушенные поезда, эшелоны с замерзшими ранеными… Тупики, забитые поездами с тифозными, и сам я в тифу, и меня хотят соседи выбросить из вагона (боятся заразиться), а у меня под подушкой револьвер, и я никого не подпускаю к себе (выбросят — замерзнешь, а наш вагон все же кто-то топил). И так в бреду семь суток лежал я с револьвером и кричал: “Не подходи. Убью!”