Николай Новиков - Воспоминания дипломата

Яснее и – добавлю – циничнее о «доктрине Трумэна» не скажешь.

Новый акт «жесткого курса» Белого дома вызвал в широких кругах общественности США нескрываемое беспокойство и недовольство.

Прямую оппозицию он встретил в конгрессе, где сенаторы-демократы либерального толка Пеппер и Тэйлор внесли в конце марта совместную резолюцию, в которой протестовали против намеченной президентом программы. В своем заявлении на пресс-конференции они резко осудили «доктрину Трумэна», подчеркнув, что она, по сути дела, представляет собою «борьбу за власть на Балканах, в Турции и на Среднем Востоке», попытку закрепить за собою стратегические подступы к нефтяным месторождениям на Среднем Востоке.

Решительная оппозиция сенаторов Пеппера и Тэйлора была поддержана представителями общественности на массовом митинге, созванном 2 апреля по инициативе организации «Прогрессивные граждане Америки» в «Мэдисон-сквер-гарден». В ходе митинга с речами выступили Генри Уоллес, Эллиот Рузвельт и другие видные общественные деятели. В единодушно принятой резолюции участники митинга осудили агрессивную внешнюю политику Белого дома и выдвинули перед конгрессом требование одобрить резолюцию, внесенную Пеппером и Тэйлором.

Однако усилия либеральных сенаторов и их единомышленников не увенчались успехом. После длительных дебатов конгресс высказался в пользу «доктрины Трумэна».

Почти одновременно с ее провозглашением президент издал в марте пресловутый приказ «о проверке лояльности» государственных служащих. Политический смысл проверки заключался в том, чтобы изгнать из центральных и местных органов власти всех несогласных с реакционным курсом правительства внутри страны и с агрессивным курсом на международной арене.

Во исполнение приказа президента правительственные органы составили список 78 «подрывных» организаций, принадлежность к которым автоматически становилась основанием для увольнения государственных служащих, как «нелояльных». На первых местах в этом списке стояли Коммунистическая партия США и связанные с нею прогрессивные организации. Попал в число «подрывных» и Национальный Совет американо-советской дружбы, ненавистный всем недругам Советского Союза. Публикуя этот список, министр юстиции Кларк довел до всеобщего сведения, что он не считает его окончательным и что в скором времени дополнит его. Свое слово он сдержал.

Так была подготовлена юридическая почва для «охоты на ведьм», для крупнейшего в истории Соединенных Штатов разгула реакции.

10 марта в Москве открылась очередная сессия Совета министров иностранных дел. За несколько дней до ее открытия я получил от В. М. Молотова указание вылететь в Москву для участия в сессии. Но по ряду причин покинуть Вашингтон я смог только 12-го, выехав в этот день в Нью-Йорк поездом.

На следующее утро началось мое первое в этом году путешествие за океан.

Маршрут моего путешествия предусматривал первую посадку в Гандере (на Ньюфаундленде), вторую – в Прествике (в Шотландии) и третью – в Копенгагене. Но погодные условия многое изменили; вторая посадка произошла не в Шотландии, а в Лондоне. Из-за непогоды же не удалась посадка в Копенгагене, и поэтому самолет направился в Стокгольм, куда я прибыл 14 марта к вечеру. В Стокгольме пришлось ждать, советского самолета на Хельсинки до понедельника 17 марта. Из Хельсинки летел с одной посадкой вблизи Ленинграда, а 17 марта вечером я уже был у себя в квартире на Большой Калужской.

На другой день меня принял министр. Он задал мне несколько вопросов о делах посольства и Дальневосточной комиссии, спросил о том, как я расцениваю «доктрину Трумэна». Выслушав мое мнение, он с усмешкой заметил:

– Президент пытается запугать нас, одним махом превратить в послушных пай-мальчиков. А мы и в ус себе не дуем. На сессии Совета мы твердо гнем свою принципиальную линию. Включайтесь и вы в работу.

По окончании беседы, когда я уже поднялся, чтобы уйти, Молотов неожиданно добавил:

– На днях я сообщил Маршаллу, что мы согласны вести переговоры об урегулировании расчетов по ленд-лизу, на которых, как вы знаете, американцы давно настаивают. Вести их придется, по всей вероятности, вам. Так что основательно разберитесь в этом вопросе и познакомьтесь с материалами Внешторга – там их сейчас готовят. Более конкретно поговорим об этом позже.

Итак, опасность остаться в ближайшие месяцы без дела мне явно не грозила. К двум моим прежним обязанностям – по руководству посольством и делегацией в Дальневосточной комиссии – в перспективе присоединялись переговоры с госдепартаментом по ленд-лизу.

18 марта я уже присутствовал на заседании Совета министров иностранных дел, рассматривавшего вопросы Германии. Его главные участники – В. М. Молотов, государственный секретарь Дж. Маршалл, французский министр иностранных дел Ж. Бидо, английский министр иностранных дел Э. Бевин и их заместители – восседали за огромным круглым столом, а советники и эксперты располагались позади них с пухлыми папками, готовые в любой момент прийти на помощь своим шефам.

В состав советской делегации помимо В. М. Молотова входили его заместители А. Я. Вышинский и Ф. Т. Гусев, политические, экономические и военные эксперты. Мое амплуа в делегации, так же как амплуа вызванных из Лондона и Парижа послов Г. Н. Зарубина и А. Е. Богомолова, формально не было определено, фактически мы были дипломатическими советниками делегации.

Не ставя перед собою задачу нарисовать целостную картину хода и исхода московской сессии Совета, скажу о ней лишь в немногих словах.

В повестке дня стояли вопросы, имевшие огромную важность не только для судеб Германии, но и для всей Европы. Таковы были прежде всего вопросы подготовки мирного договора с Германией, призванного – как это указывалось в решениях Ялтинской конференции – создать «гарантии в том, что она никогда больше не будет в состоянии нарушить мир всего мира». Что же дала работа сессии на протяжении полутора месяцев?

Проходила она в обстановке серьезных разногласий. Советская делегация добивалась последовательного претворения в жизнь решений, согласованных в Ялте и Потсдаме, но встретилась на этом пути с противодействием западных держав, в первую очередь США и Англии. Последние упорно стремились к пересмотру этих решений и выдвигали новые, противоречившие им предложения, что не могло не затруднить переговоров и не отразиться на результатах сессии.

Нельзя сказать, что эта сессия не принесла никаких практических результатов. Но рассмотрение основных проблем так и не было завершено. К их числу относились, например, экономические принципы в отношении Германии, вопрос об уровне германской экономики в послевоенный период. В этом заключался большой минус сессии. Правда, на первый взгляд оставалась еще надежда на то, что спорные вопросы удастся разрешить на летней сессии в Париже. В действительности же надежда эта была довольно шаткой, ибо уже московская сессия выявила определенную тенденцию западных держав решать германские проблемы сепаратно – в оккупированных ими западных зонах Германии.