Таежный тупик. Странствия - Василий Михайлович Песков

парикмахер снабжал его рамами и холстом. Картины Петр парикмахеру и отдавал, тот бесплатно художника стриг и давал немного денег.

«На картинах Петра были горы, луга, домики с тропами по холмам – наша страна, вы видели, живописна. Но часто у Петра повторялся один и тот же мотив: желтоватого цвета равнина, пирамидальные тополя и голубая полоска моря. Его родиной была Украина. Он говорил: «Карл, ты в наших равнинных местах умер бы от тоски. А я вот тоскую по этой равнине. Что там сейчас?..» Мы много говорили о жизни. Я поражался глубине его суждений, его пониманию ценностей жизни. Он подсмеивался надо мной: «Вы, жители гор, мыслите по вертикали, а я, равнинный человек, мыслю горизонтально».

С увлечением учили языки. Карл учился русскому, Петр быстро освоил немецкий. «И все свободное время „равнинный медведь“, так я шутя называл своего коренастого друга, отдавал живописи. Я чувствовал: это не баловство, и получавший картины разбитной парикмахер не ведал цены тому, что шло ему в руки».

Карл уговорил парикмахера послать картины на выставку. Результат: в Берне картина Петра (пейзаж) получила вторую премию, а в Женеве портрет молодой девушки – первую.

«Я часто видел это молодое лицо на картинах Петра и однажды спросил: кто это? Он сказал, что это девушка с соседней фермы, и признался, что полюбил ее».

Петру в то время исполнилось двадцать. Карл был на девять лет старше и имел право советовать. Он сказал: «Петр, она совсем еще дитя. И ты не должен забывать о своем положении. Это может стать бедой для обоих…»

«При следующей встрече Петр сказал: „Ты прав. И я подумал еще о том, что там… – Петр кивнул на висевший в его комнате равнинный пейзаж, – там ведь сейчас умирают…“ Он попросил переправить его в лагерь, образованный для военнопленных, перебравшихся через Рейн».

«В 1944 году вместе с другими перемещенными Петра переправили во Францию. Из Гренобля я получил открытку: „Карл, прощай! Я всегда буду помнить о нашей дружбе…“»

Такой рассказ мы услышали в кафе городка Андерматт. Рассказчик был очень взволнован. Его почему-то особенно поразило обстоятельство, что «вот сегодня думал о нем – и эта встреча…».

Допивая остывший чай, наш собеседник сказал: «На седьмом десятке судишь о жизни и обо всем, что послала тебе судьба, очень трезво. Признаюсь: Петр Билан – один из самых интересных и ярких людей, каких я встречал. И смею сказать: лучшего друга у меня не было».

Мы тоже были очень взволнованы. Побежали к автомобилю. Там в числе сувениров, привезенных в Швейцарию из Москвы, лежал альбом «Третьяковская галерея».

Излишне рассказывать, с каким чувством принял Карл Келлер этот подарок. Он листал книгу, поднимая время от времени на нас глаза. «Такая встреча… Такой подарок… И сегодня я думал о нем. Бог, наверное, все-таки есть».

Мы садились в машину, а седой человек говорил: «Вот тут, как раз вот тут, перед домом Суворова, мы стояли. Это было тридцать семь лет назад… Счастливого пути!»

В военные годы из фашистского плена в Швейцарию через Рейн бежало много людей разных национальностей. По рассказу Карла, Рейн большинству из них стал могилой – люди были до крайности истощены. Но тем, кто осилил реку, нейтральная Швейцария не отказала в убежище.

В 1943 году, когда пал Муссолини, из лагерей в Италии вырвались сотни военнопленных. Они устремились тоже в Швейцарию. Вот что об этом написано: «Русские, англичане, французы. Они шли, помогая друг другу. Осенью 43-го года горные перевалы были особенно опасны. Изможденные люди без всякого снаряжения и проводников, обходя фашистские патрули на дорогах, шли местами, доступными лишь альпинистам. Многие в этих горах навсегда и остались. Но примерно три тысячи человек достигли Швейцарии…»

Война разметала по горам и равнинам Европы миллионы людей. Иные вернулись с войны. Иные погибли вдали от дома. И пропавшие без вести… Прошло много лет с той поры… И все же нет-нет да и мелькнет человеческий след. Вот и Билан, уроженец Приазовья, учившийся рисованию в Одессе, воевавший, раненный в руку, бежавший из плена, оставивший добрую память в Швейцарии. Где он? Вдруг отзовется…

Прощаясь с Келлером в городке Андерматт, мы спросили: не остались ли какие-нибудь документы о его друге? Карл сказал: «Бережно сохраняю четыре картины. И фотографию».

Вскоре от Карла в Москву пришло письмо – шесть строчек с милыми ошибками в русских словах и с приветом: «Я здравствую вас!» В письме – фотография с пометкой «1942 год». Мы поместили ее в газете рядом с фотографией Карла и снимком дома Суворова, возле которого познакомились. А вдруг у этой истории есть продолжение?

Поездка в Киев

Сначала был звонок москвича. Профессор-искусствовед сказал: «Моя дочь заглянула в справочник Союза художников СССР. Там фамилия, имя и возраст. Вряд ли случайное совпадение…»

А через день позвонили из Киева: «Петр Билан – это я… Да, живой и здоровый. Приезжайте… Да хоть сегодня!»

И я побежал за билетом на самолет.

В Швейцарии, слушая Карла, на встречу с Петром я надеялся мало. Столько лет минуло, сложности жизни, возраст… И вот стою на восьмом этаже перед дверью, и от встречи отделяют лишь три секунды звонка…

– Заходите, заходите! Ласкаво просимо!..

Полный приветливый человек у порога. Встретив его на улице, я бы подумал: художник – длинные с проседью волосы, берет, внимательный взгляд за очками.

Квартира даже глазу неопытного человека тоже бы подсказала: живет тут художник – в горшках и вазах сухие стебли растений, снопы кистей, на мольберте холст, повторяющий вид за окном. Поросший вишнями киевский косогор соседствует с домом – белый цвет на холсте, белые лепестки вишен на подоконнике. Оглушительно – кажется, протяни руку – достанешь певца – щелкает соловей.

Тут живут четверо. Билан Петр Ильич, его жена Нина Викторовна, дочь Галя, зять Игорь. Все четверо – художники.

Молодых в доме сегодня нет, уехали на Десну. Петр Ильич чинит автомобиль и урывками – «не упустить запоздавшее в этом году цветенье» – пишет картину. Нина Викторовна сидела над рисунками для издательства. Но теперь сразу же все отложено, отодвинуто в сторону. Садимся за стол с самоваром. По рукам идут фотографии из Швейцарии.

– Да, Карл… Встретил на улице – не узнал бы. И он меня тоже бы не узнал. Были совсем молодые…

Нина Викторовна приносит семейные реликвии: письма Петра (размером с газетный лист и украшенные рисунками – посылались из армии перед войной), потертые, с помутневшим стеклом часы швейцарского производства, золотую десятифранковую монету – подарок