Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

чтобы они разошлись, не дают результата: на смену тем, кто расходится, приходят в ещё большем числе другие. Тогда, уже 24 июня, Палата депутатов по наущению Фуше постановляет: «Просить бывшего императора покинуть столицу»[1799].

Пока Наполеон, подчиняясь решению палаты, готовился к отъезду из Елисейского дворца, массы народа, постоянно толпившиеся перед дворцом и теперь взбудораженные слухами об его отъезде, моментально разнёсшимися по всему городу, стали с удвоенной одержимостью скандировать: «Да здравствует император! Не покидайте нас!» «Чтобы не быть окружённым толпой, — читаем об этом у Д. Вильпена, — Наполеон вынужден прибегнуть к хитрости. Он приказывает направить свою карету к официальному выходу, а затем выходит через садовую дверь и садится в менее приметный экипаж гофмаршала Бертрана»[1800]. «Выехал потихоньку, прячась от толпы, осаждавшей дворец, как будто бежал», — так выглядело всё это в представлении Д.С. Мережковского[1801].

К 14 часам 25 июня Наполеон со свитой прибыл в Мальмезон к любимой падчерице Гортензии. Там ему пришлось задержаться на четыре дня. Дело в том, что за считаные час-полтора до его отъезда (навсегда!) из Парижа к нему в Елисейский дворец пришёл проститься Лазар Карно. Он настойчиво торопил императора уехать из Франции и вообще из Европы в Соединённые Штаты. «Оттуда вы ещё заставите ваших врагов трепетать, — говорил великому монарху великий республиканец. — Если случится так, что Франция вновь подпадёт под иго Бурбонов, ваше пребывание в свободной стране послужит поддержкой общественному мнению»[1802]. Наполеон знал, что на рейде в порту Рошфор (западное побережье Франции, близ Ла-Рошели) стоят два готовых к отплытию фрегата — «Заале» и «Медуза» (второй из них обессмертит, спустя три года, Теодор Жерико в одной из главных своих картин «Плот Медузы»). Император обратился к палатам с просьбой дать ему эти фрегаты «для путешествия». Просьбу, естественно, перехватил Фуше, а он, собираясь, по меткому выражению Д.С. Мережковского, «торговать с союзниками головой императора, не торопился выпускать его из Франции»[1803].

Это верно. Фуше в те дни действительно «извивался, как беспозвоночно-гибкая гадина, между союзниками, Бурбонами, Наполеоном и революционным Парижем. Он сообщил Веллингтону о намерении Наполеона ехать в Америку, испрашивая будто бы для него пропуска, а на самом деле давая возможность англичанам усилить крейсерную блокаду берегов», дабы не выпустить их главного врага на волю[1804]. Ведь союзники планировали тогда различные варианты расправы с «врагом человечества», каковым они сами себе и всему человечеству представляли Наполеона. Веллингтон считал достаточным выдворить императора на край света, первым назвав остров Святой Елены более чем в 2 тыс. км от ближайшего побережья (Южной Африки), а премьер-министр Англии лорд Р.Б. Ливерпуль предлагал «выдать Бонапарта французскому королю, чтоб он мог расправиться с ним, как с бунтовщиком». Блюхер носился с идеей расстрелять или повесить Наполеона перед фронтом прусской армии, «дабы тем оказать услугу человечеству», причём сделать эту операцию как «неотвратимое возмездие Божие» в Венсеннском замке, где был расстрелян герцог Энгиенский[1805].

Фуше всё (или почти всё) об этом знал и, конечно, учитывал в своих политических хитросплетениях. Уже 25 июня он прислал в Мальмезон не страдавшего излишним бонапартизмом генерала Н.-Л. Беккера, чтобы тот возглавил эскорт императорской гвардии, «с явным поручением охранять Наполеона, тайным — стеречь»[1806]. Так определил миссию Беккера Д.С. Мережковский — определил верно по замыслу Фуше, но почему-то не учёл принципиально важных уточнений Маршана к тому, как понимал и выполнял свою миссию сам Беккер. Уже по возвращении Маршана с острова Святой Елены (в 1821 г.) генерал расскажет ему, что, принимая назначение в Мальмезон, он видел свою задачу «только в том, чтобы служить императору и обеспечивать его защиту», даже не подозревая о переговорах, которые Фуше вёл тогда и с Веллингтоном, и с агентом Людовика XVIII бароном Э.-Ф.-О. Витролем[1807]. В общем, Беккер только охранял императора, но не стерёг его от побега, и, стало быть, Фуше в полицейских расчётах на боевого генерала промахнулся.

Сопровождали Наполеона в Мальмезон и там вместе с Гортензией старались изо всех сил скрасить его одиночество (даже в те дни и часы, когда ему как раз хотелось побыть одному) его верный гофмаршал А.-Г. Бертран (он всегда — от Эльбы до Святой Елены — был неизменно рядом с императором), бывшие министры Ю.-Б. Маре и М.Р. Савари, генералы в роли адъютантов Г. Гурго, Ш.-Т. Монтолон и Ф.-А. Лаллеман, ещё два генерала, преданнейшие соратники императора — графы Ш.-Ф. Лабедуайер и А.М. Лавалетт[1808]. В следующие дни приезжали в Мальмезон к Наполеону «мама Летиция», три его брата (все, кроме больного Людовика), жены Бертрана, Монтолона, Маре, Савари и… Мария Валевская, а вместе с ней её (и Наполеона) сын Александр.

О последней из встреч Наполеона с его «польской Мадонной» сведений немного. Всё, о чём мог вспомнить Александр Валевский (ему тогда было лишь немногим больше пяти лет) и что добавил к этому из других источников Андре Кастело, обобщил самый дотошный из биографов Валевской Мариан Брандыс. Поскольку Мария и Александр приехали в Мальмезон вечером 28 июня, а на следующий день они уже навсегда простились с Наполеоном, их встреча была недолгой и безрадостной. Вот фрагмент из воспоминаний А. Валевского: «Мы прибыли к вечеру в Мальмезон. Настроение было грустное, похоронное. Подробности этого визита очень смутно сохранились в памяти. Правда, у меня перед глазами фигура императора, я вижу черты его лица, вспоминаю, что он меня обнимал и, кажется даже, слеза скатилась у него по лицу… Но что из того? Я не помню ни слов, которые он мне сказал, ни одной другой подробности…»[1809] А вот как представлена эта сцена у А. Кастело (цитирую по М. Брандысу): «Мальмезон… Наполеон принимает графиню Валевскую и маленького Александра. Она долго плачет в его объятиях и предлагает ехать с ним в изгнание… Он обещает вызвать её к себе, если позволит ход событий. Но ход событий — и она хорошо это знает — обяжет императора творить свою легенду, остаться в памяти своих потомков в роли мученика, создать тем самым трон для Орлёнка, а не доживать по-обывательски с одной из фавориток, будь ею даже сладостная Мари»[1810].

Встречу в Мальмезоне М. Брандыс очень точно определил как «заключительный аккорд исторического романа» Наполеона и Марии Валевской: «…с этого момента Наполеон исчезает из биографии Валевской»[1811], как, впрочем, и она тоже — из биографии Наполеона.

Разумеется, общение с родными, друзьями и соратниками, встреча с любимой