Владимир Корнилов - Демобилизация

В пятницу Степанида, сжалившись над холостующим соседом, сварила ему суп и Курчев хлебал его до воскресенья. Чемодан Марьяны уже начал покрываться пылью, а она все не приходила. И Борис незаметно перестал о ней думать.

Хотя он целый день валялся на матрасе, мысли о женщинах его не посещали. Он в самом деле опускался. Любимая машинка, маленькая железная "малявка", и та не вызывала прежних восторженных чувств, и Курчев с радостью убрал ее в гардероб, уговаривая себя, будто прячет от Бороэдыки. Чтобы быть совсем честным, убрал туда же и Марьянин клетчатый чемодан, сунув его в один из своих кожаных.

Бороздыка явился воскресным утром. Карманы его пальто были заштопаны, а пола - подшита. И вообще Игорь Александрович, в отличие от Курчева, был как-то подчеркнуто отутюжен и подтянут.

- Обленились, млсдарь, - проговорил с добродушной снисходительностью и опустился на табурет, предварительно обмахнув его большим клетчатым, еще не засморканным платком. - Извините, что без приглашения. Вам Марьяна Сергевна не передавала моей просьбы?

- Я ее не видел, - надулся Курчев, забираясь с ногами на матрас.

- Полноте, млсдарь... Это секрет полишинеля.

Несмотря на то, что Игорь Александрович пришел просить об одолжении, не говорить гадости он не мог.

- Я заходил к Сеничкиным. Ольга Витальевна очень вами недовольна. Считает, что разрушаете семью. Не получили бы этой комнаты, Марьяна бы от них не ушла.

- Что еще просила передать Ольга Витальевна?

- Больше ничего. Мы едва знакомы. Но вообще-то в семье траур. Ваш онкль, по-видимому, не будет избран президентом известной ассоциации и, кажется, сбрасывается на низовку. Раньше так называлось.

- Возможно, - пробурчал Курчев.

- Вы что, порвали с ними?

- Нет, просто гриппую.

- Ну, что так? На дворе весна. Вы еще молоды - себя поперек и кровь с молоком, а хвораете. Встаньте. Сделайте зарядку. Окатите бренное тело ледяной водой. Стыдно опускаться, Борис Кузьмич. Мадмуазель Рысакова, поверьте мне, того не стоит.

"Выгнать его, что ли?.." - подумал Курчев.

- Не обижайтесь. Я дело говорю. Одно время я сам почти был увлечен...

- Да, я помню, - злясь на свою несдержанность, сказал Борис. - Мы с ней шли, а вы дрожали в переулке. Впрочем, мороз тогда был крепкий, - но тут же себя оборвал: - "Заткнись и не связывайся с ним. Мало, что опускаешься, еще распускаешься, как баба..."

- А вы ревнивый, - усмехнулся Бороздыка, но тут же вспомнив, что все-таки пришел за машинкой, которая ему позарез нужна, так как в выклянченном у секретарши Серафимы Львовны командировочном удостоверении указывалось, что писатель И. А. Бороздыка направляется в Карело-Финскую ССР для написания очерка о культурных памятниках русской старины. (Еще Стива Облонский считал, что охотник может быть одет в любое тряпье, но ягдташ и ружьишко должны быть у него самыми новенькими. То же и с писателями, полагал Игорь Александрович. Тем более, что командированный, именуемый писателем, ехал с молодой женой.)

- Должен вас утешить, - сказал Бороздыка. - У вашего кузена с интересующей вас особой что-то...

- Это меня не касается, - оборвал Борис, которому страшно хотелось узнать, что же у кузена с Ингой, но чтобы Бороздыка выложил это как бы случайно. "А машинки я ему точно не дам", - подумал про себя.

- У вас ко мне дело или так, сотрясение воздуха? - спросил, насупившись. - А то я бороду отпускаю и вид у меня не гостеприимный.

- Я заметил. И все-таки вы зря так расстроились. Она вас не стоит.

- Если вам охота говорить о женщинах, то я не в форме.

- Зря. А то я бы вам много интересного поведал. Известная особа...

- Я уже вам сказал!..

- Хорошо. Как хотите. Пожаловал я к вам в виду вашей исключительной, как говорил мне ваш кузен, тайп-райтер.

- Авторучка, что ли? - надеясь выиграть хотя бы минуту, глупо спросил Курчев. Он с самого начала знал, что откроет дверцу шкафа и вытащит оттуда малявку.

"Слизняк, - ругнул себя. - Да этот тип ничем не лучше Зубихина. Особисту отказал, а этому не можешь. Слизняк! Вот он, страх перед общественным мнением. На общество плюешь, а мнения боишься".

- Ах, пишушую машинку... - не дожидаясь разъяснений Бороздыки, покраснел и тут же вытащил свое сокровище. - Пожалуйста. Открывается вот так, - он нажал сбоку рычажок замка. - Все очень просто.

- Мне недели на две, - с важной небрежностью протянул Бороздыка.

- Все равно, - отмахнулся Курчев.

Ему действительно было все равно, как вдовцу, у которого спрашивают, какой брать гроб, - с кистями или без. Он уже простился с машинкой, как полторы недели назад с аспиранткой, и сейчас хотел только одного, чтобы Бороздыка поскорее убрался из его комнаты и не лапал при нем "малявку".

"Сукин сын, - крыл себя. - Сукин-сволочь-рас... Клизма интеллигентная. Почему не пошел в Докучаев и не дрался за нее? В бильярд сражался!.. Тьфу... А теперь этого идиота боишься и сам ему машинку суешь..."

- Знаете, Бороздыка. Если у вас больше нету дела, катитесь отсюда к едрене бабушке, - сказал, вовсе не надеясь, что Игорь Александрович обидится, хлопнет дверью и оставит машинку на столе. Просто дико устал от его присутствия.

- Однако вы позволяете... - приподнялся Игорь Александрович и уронил машинку себе на колени. - Ох, - скривился. - Кажется, цела, - поднял ее на стол и закрыл прямоугольным футляром. - Нельзя так распускаться, Борис Кузьмич. А то меня заражаете. А я вам еще пригожусь. С аспирантурой решили?

- Ничего не решил. Никакой аспирантуры... Идите, ради Бога. Голова у меня болит.

- Я прощаю вам ваши выпады, - поднялся Бороздыка. - Вы сами о них пожалеете. Но я их не слышал. До скорого, - махнул своей новенькой светло-серой в полоску кепкой и вышел из комнаты.

Через минуту Курчев был готов вот так, в нижней рубахе, в бриджах и босиком, бежать за Бороздыкой по Переяславке. Он кинулся к окну и, отколов верхнюю кнопку, неловко оборвал кусок газеты, но ничего уже не увидел, кроме отходившего от остановки троллейбуса. Долго и занудно ругаясь и в конце концов успокоясь, он, по старой армейской привычке, разгладил пальцами обрывок газеты, но, вспомнив, что давно уже не вертит козьих ножек, просто прочел на обрывке:

"Экономико-статистический институт. Защита диссертации".

Дальше было оторвано, но еще можно было разглядеть: "производительности труда" и "кандидата экономических наук".

Придав символическое значение этому пустяшному газетному объявлению, Курчев на другой день, наконец побрившись, поехал в этот институт, который был неподалеку от его педагогического общежития. Отвыкнув за четыре года от штатских учебных заведений, он в своем уже не таком шикарном венгерском костюме толкался по коридорам, набитым в основном девчонками, и чувствовал себя непонятно кем - ни студент, ни аспирант, ни преподаватель, а так - не разбери-пойми...