«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1939–1941 годы. Книга 4 - Михаил Николаевич Алексеев

касающийся ликвидации концессий на Северном Сахалине, приобретенных по договорам, подписанным в Москве 14 декабря 1925 года, с целью ликвидировать любые вопросы, которые не способствуют поддержанию сердечных отношений между обеими странами»[496].

22 апреля был согласован порядок одновременной ратификации договора, намеченной на 25 апреля, и ее обнародования в печати. 24 апреля в Токио, согласно установленному порядку, собрался Тайный совет, который после обсуждения рекомендовал императору ратифицировать пакт о нейтралитете[497].

Имея широкие полномочия, Мацуока вел свою игру как в отношении Берлина, так и Москвы. Заключение пакта о нейтралитете явилось полной неожиданностью для Германии – ведь он был подписан вопреки предупреждению Риббентропа. В беседах с германскими послами в Москве и Токио Мацуока говорил, что в Берлине не исключали возможность подписания такого документа, однако это не соответствовало действительности. В телеграмме Риббентропа германскому послу в Токио от 5 июля 1941 года говорилось: «Касаясь вопроса об отношениях Японии к Советской России, я хотел бы в целях Вашей личной ориентировки правильно осветить сообщение о нашем с ним разговоре на тему о японско-русском договоре о ненападении или нейтралитете.

Согласно Вашей телеграмме № 685 от 6 мая 1941 г., Мацуока сообщил Вам тогда, что после своего отъезда из Берлина он не рассчитывал на возможность заключения японо-русского пакта о нейтралитете. То же выражал он и в разговоре со мной, и только думал воспользоваться случаем, если русские выразят к тому готовность. Сделанным Вам тогда сообщением Мацуока, по-видимому, хотел сказать, что я после берлинских переговоров должен был бы считаться с возможностью заключения пакта. Такое же заявление сделал Мацуока и графу Шуленбургу в Москве после того, как уже было достигнуто соглашение по поводу заключения пакта и как раз до формального его подписания. При этом г-н Мацуока так представил разговор со мной, будто он сказал мне, что не сможет избежать в Москве обсуждения давно назревшего вопроса о японо-советском пакте о нейтралитете или ненападении, что он, конечно, против всякой поспешности, но что ему придется что-то предпринять, если русские пойдут навстречу японским желаниям. Я будто бы согласился с его мыслью.

То, что Мацуока изложил Вам, а также графу Шуленбургу, не отвечает действительности. Тема японо-советского пакта о ненападении и нейтралитете была поднята в разговоре между Мацуокой и мною 26 марта 1941 г. и, согласно записи, сделанной послом Шмидтом тотчас же после нашего разговора, тема эта развивалась таким образом.

В связи с замечанием о заключении давно уже обсуждаемого русско-японского торгового договора, Мацуока прямо поставил мне вопрос, не должен ли он на обратном пути задержаться в Москве, чтобы обсудить с русскими пакт о ненападении или о нейтралитете. Он при этом подчеркнул, что японский народ не допустит непосредственного присоединения России к пакту трех держав, что последнее вызвало бы во всей Японии общий крик негодования. Я ответил Мацуоке, что о принятии России в члены пакта и думать нечего, и посоветовал ему по возможности не поднимать в Москве вопроса о заключении упомянутого пакта о ненападении или нейтралитете, так как это не уместилось бы в рамки современного положения»[498].

6 мая Мацуока, беседуя с Оттом, вполне определенно высказался на тему о позиции Японии в случае войны Германии с Советским Союзом: «Никакой японский премьер-министр или министр иностранных дел не сумеет заставить Японию остаться нейтральной, если между Германией и СССР возникнет конфликт. В этом случае Япония принуждена будет, естественно, напасть на Россию на стороне Германии. Тут не поможет никакой пакт о нейтралитете»[499].

В этом отношении Мацуока был последователен, уже 22 июня убеждая императора, как можно скорее нанести удар по Советскому Союзу[500].

25 июня на 32-м заседании координационного совета правительства и императорской ставки Мацуока, в частности, заявил: «… Вообще-то я пошел на заключение пакта о нейтралитете, считая, что Германия и Советская Россия все же не начнут войну. Если бы я знал, что они вступят в войну, я бы, вероятно, занял в отношении Германии более дружественную позицию и не стал бы заключать пакт о нейтралитете»[501]. Руководители рейха не хотели раскрывать свои карты японцам и фактически дезориентировали их.

Пакт о нейтралитете не гарантировал безопасность Советского Союза на Дальнем Востоке. Советско-японское соглашение лишь «подтвердило статус-кво на Дальнем Востоке, но не укрепило его». В то же время пакт давал определенные преимущества как Советскому Союзу, так и Японии – «снижение вероятности войны на два фронта»[502].

Документ не содержал гарантий в отношении взаимного отказа сторон от недружественных действий. Зафиксированное специальным протоколом взаимное признание интересов СССР в Монголии и Японии в Маньчжоу-Го не было радикальным соглашением о разделе сфер влияния, которое имелось в виду в случае присоединения СССР к Тройственному союзу. Сторонам также не удалось договориться по ряду ключевых территориальных вопросов. Вне рамок пакта остался вопрос о прекращении советской помощи Чан Кайши. Вместе с тем, советской стороне удалось добиться согласия Мацуоки на ликвидацию концессий на Северном Сахалине.

Япония не напала на СССР лишь потому, что не состоялся германский блицкриг летом 1941-го и не были разгромлены советские войска в 1942-м. Обязательства Москвы по пакту о нейтралитете утратили силу после принятия Японией в июле 1941-го и проведения мероприятий по подготовке к наступательным военным действиям против СССР, получивших название «Особые маневры Квантунской армии» – сокращенно «Кантокуэн».

Как покажет развитие событий после 22 июня 1941 года, Япония не считала себя связанной пактом о нейтралитете. Примечательны слова, сказанные в этой связи 2 июля председателем Тайного совета Хара Ёсимити: «Кто-то может сказать, что в связи с пактом о нейтралитете для Японии было бы неэтично нападать на Советский Союз. Но Советский Союз и сам привык к несоблюдению соглашений. Если же мы нападем на Советский Союз, никто не сочтет это предательством. Я с нетерпением жду возможности для нанесения удара по Советскому Союзу. Я прошу армию и правительство сделать это как можно скорее. Советский Союз должен быть уничтожен»[503].

В целом негативно относившиеся к каким-либо договоренностям с Советским Союзом, военные круги Японии, в отличие от политиков, не придали пакту особого значения. На следующий день после его подписания в «Секретном дневнике войны» японского генерального штаба армии была сделана следующая запись: «Значение данного договора состоит не в обеспечении вооруженного выступления на юге. Не является договор и средством избежать войны с США. Он лишь дает дополнительное время для принятия самостоятельного решения о начале войны против Советов»[504]. Еще более определенно высказался военный министр Тодзио Хидэки: «Невзирая