Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни - Александр Оганович Чубарьян

Появилось понятие левой альтернативы. Но та же революция привнесла и элементы насилия, террора. Надо отдельно рассматривать ее разные аспекты и этапы.

«НЕТ» ФАЛЬСИФИКАЦИИ, «ДА» НАЦИОНАЛЬНОМУ КОНСЕНСУСУ

– Вы только что вернулись из командировки во Францию. Если не секрет, каковы были ее цели?

– В рамках Года культурного туризма России и Франции обсуждалась тема исторических маршрутов. Мы намерены в Институте сделать путеводители для французских туристов, выезжающих в РФ, и для российских – во Францию. У нас это все, что связано с древней, старой историей, огромные массивы памятников, «Золотое кольцо России», храмы, церкви, исторические места – то же Бородино, Куликово поле, города Петербург, Казань. Здесь с русской православной культурой удачно сочетается мусульманская цивилизация. Это и Байкал, это и маршрут на поезде через всю страну на Дальний Восток.

– И Екатеринбург, наверное, со снесенным домом купца Ипатьева?

– Конечно. Столица Урала сегодня приобрела и современное звучание. Два месяца назад я посетил там музей Ельцина, куда довольно много людей ходит. В нем интересное собрание документов. Мне понравилось, как он сделан, и сама фигура Ельцина, противоречивая…

– Наше общественное сознание в таком взбаламученном состоянии, что сейчас какой вопрос российской истории ни возьми, он попадет в разряд спорных. Как преподнести школьникам эпоху Ивана Грозного?

– Мы готовим 30 брошюр по тем вопросам, где нужно найти разумный баланс восприятия. Иван Грозный ассоциируется с опричниной, насилием и в то же время с реформенными преобразованиями. Десять брошюр уже вышли. В том числе по национальным проблемам.

Особый разговор по Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. Недавно опубликована ее многотомная история. Мы сталкиваемся с попытками умалить роль нашей страны в разгроме германского фашизма.

– Сейчас практически к любому периоду или исторической личности применяется эпитет «неоднозначный». А бывают ли вообще в истории непротиворечивые фигуры и эпохи?

– Почему же нет? Величие личности не исключает, что она оценивается по-разному. Кромвель в Англии, Наполеон во Франции, Ленин у нас. Есть однозначные, абсолютно негативные оценки Нерона в Древнем Риме и Гитлера в ХХ веке.

– На днях вы и патриарх Кирилл выступали на открытии в храме Христа Спасителя выставки «Русь и Афон. К 1000-летию присутствия русских монахов на Святой горе». Что за точки соприкосновения у Института всеобщей истории и Московской патриархии?

– Мы создаем многотомную историю русского православного зарубежья. Руководители этого исторического труда, не имеющего аналогов в нашей стране, – российские ученые и митрополит Иларион. Участвуют в нем и ученые из США. Думаю, издание привлечет внимание и за пределами России. Российская история привлекает многих.

Кстати, французы проявляют большой интерес к предстоящему в 2017 году 300-летию Великого посольства Петра Первого в Париж (его визит во Францию состоялся в 1717 году).

РАЗНЫЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ И САКРАЛЬНОСТЬ СИМВОЛОВ

– Как вы относитесь к тому, что на Украине сейчас происходит вымарывание исторической памяти о советском периоде развития?

– Это явное пренебрежение к собственной истории. Что прискорбно, особенно в отношении истории Великой Отечественной войны. Мы много лет сотрудничали с украинскими историками и готовы продолжать взаимодействовать.

– Но когда в Петербурге открывается мемориальная доска Маннергейму, это разве не одно и то же? Общество отреагировало неоднозначно.

– Ну и что? Это нормально для демократического государства. У нас и памятник Колчаку поставлен, а раньше считалось, что он хуже Маннергейма. Последний, хотя и был главным в советско-финской войне, но подписывал перемирие…

– Не придем ли мы к тому, что и генералу Власову возведем памятник?

– Нет! Причем тут Власов? Он предал страну, присягу. Это абсолютно однозначная фигура, которая никогда не может быть оправдана. Есть решение Нюрнбергского трибунала, квалифицирующее пособничество гитлеровскому режиму как конкретное преступление.

Есть в истории какие-то сакральные вещи, которые невозможно пересмотреть. Например, победа русской армии в войне 1812 года или в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. Такие символические святыни составляют гордость нации в любом государстве.

– Александр Оганович, были ли у вас в последние годы открытия, потрясшие вас? Пересмотрели ли вы какие-то свои взгляды?

– Я не мог предположить, что когда-нибудь прочитаю документы Политбюро и высших органов нашей власти, раскрывающих всю историю страны с 1920-х по 1950-е годы прошлого века. Я изучал международную ситуацию накануне Второй мировой войны и, конечно, по-новому увидел многие события.

Разумеется, некоторая переоценка есть. В принципе, в целом от своих работ не отказываюсь.

Историк не может застывать на догматической позиции. Если обнаруживаются новые факты, подтвержденные документально, взгляды должны корректироваться. В разные эпохи часто меняются и исторические представления. По-моему, такая постановка вопроса правильна. Иначе ни человек, ни общество не смогут развиваться.

Александр Чубарьян: «История волнует меня столкновением людских характеров»

12.10.2016, газета «Культура», Татьяна Медведева

14 октября известный ученый, научный руководитель Института всеобщей истории РАН Александр Чубарьян отмечает 85-летие. Несмотря на почтенный возраст, он полон сил и творческих замыслов, каждый день ходит на работу. «Культура» поздравила юбиляра и предложила поговорить о «науке о людях во времени».

Культура: Любите свою профессию?

Чубарьян: Безусловно. Я уже в школе очень интересовался историей. Помню, как в седьмом классе написал небольшую работу «Башни Московского Кремля». Конечно, это была компиляция, но ее отметили, и я получил похвальный лист. После окончания школы – а у меня была золотая медаль, которая давала преимущество при поступлении в вуз, – я совершенно осознанно выбрал профессию историка. При этом с самого начала мое внимание привлекали сюжеты, близкие к современности. Даже колебался: хотел пойти и в МГИМО. Нравились внешняя политика, дипломатия. В 9–10 классах я составлял справочники государственных лидеров. Потом все-таки предпочел истфак, но и там ориентировался на ХХ век. Дело, которым я занимаюсь, импонирует мне по двум основным причинам. Во-первых, это сопоставление времен и эпох, что позволяет проводить аналогии между современной жизнью и более ранними периодами. Во-вторых, в истории меня всегда волновало столкновение характеров. Поэтому я в институте продвигал и продвигаю такое направление, как изучение повседневной жизни, – мода, нравы, характеры людей, в частности политиков. Это мне кажется крайне увлекательной задачей.

Культура: Сегодня мы видим всплеск интереса к истории – настоящий бум. Споры об учебниках, телевизионные диспуты «стенка на стенку». В чем причина? Ищем ответ на вопрос, кто мы?

Чубарьян: Да, это так. Причем то, о чем вы говорите, присуще не только России. Повышенное внимание к истории отмечается по всему миру. Но у нашей страны есть свои особенности. В СССР изучение истории было достаточно ограничено, а в 1990-е годы произошла архивная революция – она открыла такие вещи, о которых я даже не мог мечтать. Например, стало возможным читать дневники высшего руководства и записи заседаний Политбюро – это позволяет