Елена Коренева - Идиотка

А теперь история про вурдалаков и оборотней. Приходит как-то на обед посетительница — престарелая дамочка в шляпке и перчатках. Села, тяжело, астматически дышит. Я подхожу к ней, кладу меню на столик, называю блюдо дня и все такое. «Суп?» — спрашиваю я ее. Она кивает утвердительно. Я перечисляю: борщ, бульон. Она поднимает на меня свои карие, немного мутные от катаракты глаза, затем делает знак пальцем, чтобы я наклонилась, и говорите расстановкой: «Только не борщ! Знаете, почему я не люблю борщ?» Я говорю, что понятия не имею, почему она не любит борщ. Она делает страшные глаза и буквально шипит: «Потому что он мне напоминает кр-р-ровь!» По моей спине побежали мурашки, но я приняла заказ. После десерта полагается спросить: «Что-нибудь выпить?» Я спрашиваю ее, и тут она с безапелляционным видом произносит: «Кровавая Мэри!» Но на этом история не закончилась. Когда дамочка-вурдалак закончила обед и стала расплачиваться кредитной карточкой, наступил апогей этой абсурдной чернухи. В графе «фамилия» значилось «Bat». Что в переводе означает «летучая мышь». А как известно, летучие мыши пьют кровь, являются символами вампиризма и перевоплощением Дракулы. Во как! Вы что-нибудь поняли? Я тоже.

Глава 65 Терапия. О Боге и Вселенной

На одной вечеринке я познакомилась с врачом-психотерапевтом. Он был приятелем моего друга по прозвищу Лимончик. Мы разговорились, и я спросила психотерапевта: «Сколько времени должно пройти, чтобы человек забыл любовную травму? Я вот уже восемь месяцев стараюсь побороть страх перед тем, что со мной произошло — это много или мало?» Он ответил, что для кого как: для одних восемь месяцев мало, а для других и восьми дней достаточно. Он предложил меня проконсультировать, добавив, что вообще терапия требует более длительного контакта, но раз я его так прошу, то он не может мне отказать. И мы договорились на несколько сеансов. В назначенное время я пришла к нему домой, где он иногда принимал клиентов. Мне показали квартиру, в которой мое внимание привлекло множество свисающих с потолка шаров разного цвета и размера. «Это планеты, я делаю их из материала типа папье-маше, у меня есть своя система и связанная с этим символика, но это сложно объяснить, — сказал улыбающийся терапевт, затем спросил: — Вам нравится?» Я не нашлась что сказать и утвердительно закивала головой: «Очень нравится!» А для пущей убедительности еще и задала пару вопросов о том, как он их делает и не падают ли они кому-нибудь на голову. Он на все вопросы ответил, я вежливо поулыбалась и села на диван. Наша сессия началась. Терапевт, которого звали каким-то польским именем, типа Ежи, принялся ходить передо мной взад-вперед, как маятник, а я рассказывала, что меня беспокоит. Говорила я много, а он мало, только изредка задавая мне вопросы. В основном свою проблему я обозначила как полную потерю критериев — хорошо-плохо, можно-нельзя, даже восприятие полов было для меня искажено — мужское и женское незаметно сливалось в одну аморфную особь. Я пожаловалась на отрицательные ассоциации и фантазии, которыми никогда прежде не страдала, что бы ни происходило в моей жизни. Когда я выговорилась, Ежи спросил меня о самоубийстве. Я изрекла мысль, которую где-то слышала: что наивысшее проявление человеческой силы — иметь возможность самому решать, быть или не быть. Первый сеанс на этом был закончен, и мы договорились о встрече через пару-тройку дней. Единственное, о чем Ежи просил меня — подумать на тему: что такое, по-моему, Бог и Вселенная. А также посоветовал провести эти дни в спокойствии и свести к минимуму общение с окружающим миром.

Полная разных ощущений после первого контакта с психотерапевтом, я пришла домой и принялась думать о том, о чем он меня просил: о Боге и Вселенной — что ему сказать в следующий раз? Вдруг зазвонил телефон. В трубке раздался радостный голос: «Ленусик, это я, Клаудио! Приехал из Вермонта на несколько дней, хочу тебя видеть!» Клаудио — в будущем замечательный актер и театральный режиссер — был жгучим бразильским красавцем, студентом школы Мидлбери, приятелем моего мужа Кевина и явно относился к людям нестандартной ориентации. «Ленусик, пойдем куда-нибудь, я так счастлив, что вырвался из Вермонта, у меня там была жуткая депрессия!» — тараторил в трубку Клаудио, предлагая встретиться и пойти в какой-нибудь бар. Я пришла в ужас — теперь, когда мне надо сидеть дома и думать о себе и Боге, меня зовут в бар, наверняка для геев, и называется это «Спаси меня от депрессии»! Я начала отказываться, объясняя это тем, что нахожусь на консультации у терапевта и должна сидеть дома и думать кое о чем серьезном. «Умоляю, Ленусик, мне так плохо, и я здесь совсем один, я чуть не повесился от тоски и гомофобии в университете, пойдем погуляем недолго». Делать было нечего: мне стало жаль Клаудио с его бразильской неприспособленностью к холодному англосаксонскому миру. Мы встретились, где-то посидели, он рассказал о своих переживаниях и желании поскорее уехать на каникулы домой, а затем в Калифорнию. Потом мы поднялись и пошли на поиски бара. Я веселила Клаудио, старалась развлечь его и себя. Так, вприпрыжку, мы подошли к какому-то заведению, у дверей которого стоял атлетического вида мужчина, одетый в кожу и цепи. Это был охранник. Виляя бедрами и подшучивая, мы с Клаудио направились прямо вниз по ступенькам, минуя огромного дядьку. Но не тут-то было: он вдруг перегородил мне дорогу и рявкнул: «Женщине нельзя!» Мы с Клаудио сочли это за недоразумение и снова стали протискиваться ко входу. Охранник еще хуже — схватил меня за руку и отшвырнул подальше, да еще и прикрикнул: «Вон отсюда!» Я от обиды на такое неравенство начала плакать. Клаудио, явно не ожидавший половой дискриминации по отношению ко мне в центре Нью-Йорка, стал меня успокаивать. А какая-то чернокожая прохожая, услышав крик и возню, остановилась посмотреть, что происходит. Увидев, что я плачу, какой-то парень меня успокаивает, а злой дядька куда-то не пускает, она стала орать на охранника: «У нас демократия, почему не пускаете, а ну впустите, изверги, зачем человека обижаете!» Но мы втроем — черная американка, белая русская и голубой бразилец — оказались в меньшинстве, даже у дверей гей-бара! Меня так и не впустили. Тот вечер я и Клаудио провели в обыкновенном кафе, решив больше не испытывать судьбу. Да и к лучшему — ему надо было выговориться.

Перед тем как отправиться на следующий сеанс к психотерапевту, я серьезно задумалась над тем, что ему сказать о Боге и Вселенной. Я начала было что-то формулировать в своей голове, как меня осенила мысль: он хочет проверить, не страдаю ли я параноидальным бредом. Думает, что я сейчас начну гнать целые теории. Нет уж, лучше скажу, что это все сложно и не поддается моему пониманию, да так оно и есть.