«Ваш Рамзай». Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты». 1922–1930 годы. Книга 1 - Михаил Николаевич Алексеев

провинции Цзилинь, заместителем командующего пограничными войсками Северо-Восточного Китая. Чжан Сюэлян – после гибели своего отца – Чжан Цзолиня – в июне 1928 унаследовал пост верховного правителя трёх восточных провинций.

В «Докладе о работе агентуры IV Управления Штаба РККА за 1929 г. и состояние её к 1 января 1930 г.» в подразделе «Китай» отмечалось: «Резко изменившиеся условия работы за отчётный период поставили агентуру в Китае в условия боевой действительности. За этот период в Харбине бесперебойно функционировала нелегальная резидентура, удовлетворительно освещавшая оперативные переброски кит[айских]войск и политическую жизнь края. Вскоре после конфликта в Харбине была установлена рация, безотказно работающая до последних дней, благодаря чему мы имели и имеем возможность в течение нескольких часов получать донесения о положении в Маньчжурии. Опыт работы рации в Харбине и Шанхае дал положительные результаты и поэтому в 1930 году предположено организовать рации в Кантоне и Ханькоу. Во главе харбинской резидентуры стоит товарищ с большим агентурным опытом; резидентура находится в абсолютно нелегальных условиях и вне всякой связи с советскими учреждениями в Маньчжурии. За весь период конфликта по линии харбинской резидентуры провалов не наблюдалось. За отчетный период из Харбина прислано 180 донесений, из них 165 ценных».

И ещё одна высокая оценка работы харбинской резидентуры: «Работа стратегической тайной агентуры в Маньчжурии, проверенная опытом Маньчжурского военного конфликта 1929 г., показала и блестяще подтвердила, что правильно организационно построенная агентура при наличии достаточного её разветвления по интересующим нас узлам и учреждениям, будучи оснащённой современными быстродействующими средствами связи /рации/, позволяет нашему Командованию быть своевременно осведомленным, как о[бо] всех стратегических и оперативных мероприятиях противника, так равно и о предварительных шагах, предпринимаемых в подготовке таковых».

За обеспечение боевых действий в Маньчжурии развединформацией Леонид Анулов был награждён орденом Красного Знамени, а Сигизмунд Скарбек – серебряными часами.

Однако деятельность шанхайского резидента Гурвича и сотрудников резидентуры Макса Клаузена, Кассони, Гогуля, а также агента «501», которыми в совершенно незнакомой и непривычной для них обстановке был налажен канал бесперебойной передачи информации от имевшейся агентуры и были достигнуты столь впечатляющие результаты, оказалась обойдённой вниманием.

В письме на имя начальника Разведупра Урицкого С. П. от 5 декабря 1935 г. Гурвич А. И. позволил себе высказать глубокое разочарование низкой оценкой свой деятельности в Китае и, в частности, в Маньчжурии: «В 1928 г. я был переброшен резидентом в Шанхай, где к тому времени у нас ничего не было, даже легального представительства. Приблизительно через два месяца после моего прибытия в Шанхай впервые была установлена связь с Владивостоком в агентурных условиях на материальной части, привезённой мной лично из САСШ. Помощник и радист прибыли ко мне на подмогу только через полгода. За всё время пребывания в Шанхае связь с Владивостоком была бесперебойной и на ней базировалась вся оперативная работа. Во время конфликта на КВЖД я находился в Харбине и разведывательная оперативная работа во время этой операции прошла на построенной мной в Харбине рации для связи с Владивостоком и даже радиста своего из Шанхая на 6 недель передал Харбину. Впоследствии эта рация послужила основной для развёртывания разведывательной радиосети в Маньчжурии. По прибытии в Москву из Шанхая в 1930 г. я с удивлением узнал, что за отличную работу радиосвязи в Харбине тамошний резидент т. Анулов награждён Орденом Красного Знамени. Кстати, он палец о палец не ударил даже, чтобы помочь мне хотя бы в квартирном устройстве рации, которую нужно было развернуть и развернули в 10 сут[ок]. Представленный мной к награде немец-радист, вынесший на своих плечах всю оперативную связь Харбинской операции, ничего не получил, а мне были даны именные золотые часы, от которых я отказаться не имел права, так как награда Реввоенсовета была для меня святыней».

Использование рации в Харбине и Шанхае дало положительные результаты. В 1930 г. было решено организовать рации в Кантоне и Ханькоу.

7 сентября 1929 года «Джим» доложил, что «японскому секретному агенту Мията Рутвалон» было поручено следить за «5001» и «Имре». Информация была получена от агента. Задание, как выяснилось, было «не местное», а поступило из Японии. Французская же полиция, в свою очередь, запросила Бухарест о подданстве «Имре».

«Отозвать Имре в СССР», – отреагировал Таиров. 3 октября Кассони уже выехал в СССР через Японию, при нем была почта из Шанхая. А 24 октября в Москву выехал «5001», выехал своевременно, так как «у него был обыск, но ничего не нашли».

Вернувшись в Москву, Кассони, имея за плечами годичный опыт пребывания в Шанхае, решил поделиться с коллегами своими соображениями по организации агентурной работы с китайцами. Он считал, что подход здесь «должен быть иной, чем в других странах».

«Совершенно ошибочный тот взгляд, что китайский агент – дешёвый», – считал Имре. Правда, всегда можно найти за 40–75 мексиканских долларов в месяц профессионального агента-детектива, который будет давать сведения и ответы на любой запрос, «но эти сведения также дешёвы, взяты из китайских газет или просто выдуманы из головы». Имре в этом несколько раз убедился, «запрашивая вещи, которых нельзя было узнать в Шанхае».

«Хорошие сведения, – утверждал Кассони, – можно получить только от чиновников, особенно от секретарей высокопоставленных лиц, которые обыкновенно молодые люди, тратят много денег и любят хвастаться, особенно при понимающем кит[айские] события иностранце, своим знанием и влиянием в высокой политике». Несмотря на всю продажность китайской бюрократии, указывал Имре, почти невозможно, или же потребуется очень большой срок для того, «чтобы перейти к вознаграждению прямой уплатой». Они получали жалованье около 250–300 мексиканских долларов /секретари/, воровали сколько можно и, кроме того, все являлись родственниками влиятельных и богатых людей /один Чан Кайши имел в учреждениях национального правительства в Нанкине по неполному подсчёту 53 родственника/, поэтому невозможно было к ним подойти с 50-ю долларами.

«Наши работники, выполняющие вербовку, – продолжал „Имре“, – должны хорошо говорить по-английски, должны быть хорошо знакомы с Китаем, современными китайскими событиями и очень выгодно иметь даже некоторое знание китайского языка и письменности, чем очень легко заинтересовать китайцев». Сам Кассони приобрёл несколько ценных «друзей» посредством умения писать 1,5 тыс. иероглифов. «Лучше всего отправлять работников под видом людей, изучающих Китай, его язык или экономику и политику. Такая маскировка даёт хороший предлог и возможность связываться первоначально с молодыми китайскими профессорами, окончившими колледжи в Америке или университеты в Англии. При умелом обращении эти знакомства переходят в дружбу, представляется возможность знакомства с их родственниками и друзьями и, таким образом, врабатываясь медленно, но упорно в китайскую среду, можно подобрать людей, которые ценны для нас как источники». На это потребуется много времени, признавал «Имре», так как китайцы относятся с подозрением ко всякому иностранцу и даже при