Термитник – роман в штрихах - Лидия Николаевна Григорьева

него была такая. Когда она к ним приезжала из Харькова, её смех был слышен уже от лифта. И не то чтобы это раздражало Эльвиру, но все же вполне зримо нарушало давно установившийся, привычный ритм жизни. Тишина. Вот что более всего ценили они с мужем, оставшись наедине. Пока, пробивая крепкую скорлупу семейной обороны, к ним непрошенно не врывался этот сокрушительный, зовущий и волнующий смех. Смех серебряный, как колокольчик, хрупкий, как стекло, или хрустальный, как звон праздничных бокалов. Или басовитый, как вечерний звон, или горловой, клокочущий, как зов горлинки по весне. Вот и сейчас, на этом речном теплоходе, в таком давно желанном путешествии по Волге, завелась одна такая хохотунья. И не сбежишь ведь, чтоб не слышать. И за борт её не выкинешь – в набежавшую волну! Так или иначе, но на экскурсиях по Казани или Астрахани, или на ночных прогулках по палубе, эта рыжеволосая и довольно милая, и не такая уж и молодая, лет под тридцать, человечья горлинка, почти все время оказывалась со своей подружкой за их спиной. Смеялись они обе. Но слышно было только эту легконогую и зеленоглазую рыжунью. Она словно шла по их следам. И чудилось Эльвире, что эта случайная спутница давно и прочно держала её мужа на золотом поводке своего безудержного смеха. Устав от этой гонки, Эльвира однажды на палубе оттолкнулась от поручней и развернула к девицам своё крупное тело, улыбнулась и познакомилась. Оказалось, что обе работают в сберкассе Ярославля и с трудом вырвались в отпуск. Потому что дороговато для них. Но ведь как интересно. И эти простоватые на вид девицы тут же залились счастливым смехом, который самым чудесным образом преобразил их и словно бы одел в рыхлый бархат и королевские меха. Таково свойство этого магического действа – счастливый и беззаботный смех одиноких, ищущих своего счастья женщин.

Через год Эльвира тоже осталась одна. Муж перевёл свой бизнес в Ярославль. Помолодел и научился смеяться от души со своей новой пышноволосой женой-хохотушкой.

Тридцать шесть

Волею судьбы и развала великой страны Галина Громова, учительница немецкого, оказалась в Германии. Немцы знакомые помогли. Пожалели. Сначала шубу старую норковую прислали, чтоб зиму пережила, а потом и вызов оформили, как внучатой племяннице. Хоть это и была неправда, да в начале девяностых никто не вникал в детали. Нужны были "новые немцы". А в перспективе их светлоглазые русые дети. Как-то обмельчал и забрюнетился основной состав населения после Второй мировой. Викинги и "киборги", рослые блондины, как известно, шли в атаку в первых рядах. Полегли, не оставив потомства. Никто ведь не думает о том, что агрессор тоже понес невосполнимые генетические потери. Поделом, дескать. А русских немцев в начале войны сослали в Сибирь да Казахстан, где они сбереглись и сохранились. Любо-дорого смотреть! Крепыши круглоголовые! И вот Галина Громова стала учить их немецкому во временном поселении для репатриантов из СССР. И убедилась, что детки эти почему-то не хотят становиться немцами. Но и русскими их назвать можно с большими оговорками. И стали они сбиваться в стайки, драться с настоящими немцами да германскими турками. Пить, курить да наркоманить, да в петлю залезать. Когнитивный диссонанс случился со многими из них. И опечалилась училка. И вернулась в разоренную реформаторами страну. Кое-как дотянула до нищенской пенсии. Дома, дескать, и солома едома. А вот шубе её германской износа нету.

И нет в этой истории морали, потому что она аморальна в основе своей. Тут все пострадавшие от колеса истории, как личного, так и общего для всех.

Тридцать семь

И тут в комнату вошла жена его друга, похожая на мальчика. А потом вошёл подросток, похожий на жену. И где раньше были его глаза?

Вдруг многое стало понятно про самого друга. И как в пионерском лагере все были влюблены в вожатую Лену, а друг хвостом ходил за главным вожатым Герой, женственным таким юношей, манерным. С пестрым шейным платком вместо пионерского галстука. Гера был главным, на нем держалась дисциплина в старших отрядах – ему все было можно. Вот друг и стал его порученцем. И дневал, и ночевал в палатке у этого главнюка. Ну да ладно. Каждый юнец или юница от избытка гормонов может влюбиться в старшего вожака, важняка, учителя или училку. Девочки, например, он как-то подсмотрел, именно в лагере, учились правильно целоваться друг с другом – и взасос, и с языком. Ему аж противно тогда стало. И он специально громко закашлялся у входа, чтобы спугнуть этих слюнявых поцелуйщиц. Эти две девицы в свои тринадцать выглядели вполне созревшими. Но мальчиков почему-то боялись и на танцах танцевали только друг с другом, сцепившись едва ли не в одно целое. Вспомнил он, как не могли их разъять приехавшие за ними в конце смены родители. Сколько крику и слёз было. Не хотели расставаться и уезжать в разные города. Вот где они теперь? Подпустили или нет к себе мужских особей? Нарожали или нет детишек, которых теперь некуда отправлять бесплатно на лето, а приходится за собой то в Турцию таскать, то в Эмираты. Жизнь слишком быстро изменилась. А жена у друга вполне себе стильная, одетая под бродяжку, в рваньё от Армани. Ну вот нашёл себе друг идеал в унисексе и счастлив. А ты, похоже, завидуешь, или как? От счастья своего ведь не убежишь. Его сначала ещё догнать надо!

Тридцать восемь

Я одна ушла оттуда на своих ногах. Остальные так и остались лежать или сидеть в инвалидных колясках. А мне нужно было ещё сына вырастить и мужа вернуть. Выцарапать его из лап этой ведьмы. Ассистентка новая. Копия меня – двадцатилетней давности. Типаж один и тот же. Недалеко же он ушёл в своих пристрастиях. А я, знаешь ли, казачка. Чужого не беру, но и своего ничего не отдам.

И все же часто думаю, почему там никто, кроме меня, не поднялся и не пошёл? Может, не любили они никого. Может, незачем было бороться и перестать быть инвалидом. После автокатастрофы, когда тебя по частям собирают, можно уже и не надеяться ни на что. Это правда. Авария случилась в Альпах. Был туман, ночь, и я уснула за рулём. Обнаружили меня быстро. А вот хирург-француз этой ночью, видно, был подшофе, руку мне неправильно пришил – задом наперед почти что. А вот и не шучу! Зато ступни и голени собрали из осколков костей –