Василий Ардаматский - Ардаматский Василий - Перед штормом

Ещё только начала распространяться молва о проповедях Гапона в церкви Галерной гавани, ему была устроена одна из многочисленных проверок.

По инстанциям дополз до охранки донос дьякона этой церкви о том, что отец Гапон в своих проповедях даёт верующим всякие сомнительные советы о политике. Агенту охранки Охломову («Юрист») было поручено прослушать проповедь Гапона и поговорить с ним.

Вот что агент написал в отчёте:

«В проповеди священник Гапон говорил о том, откуда обездоленный человек может ждать помощи. Обращаясь к тем, кто уповают не на бога, а на разных политиков, он призвал не верить социал-демократам, так как все они евреи, инаковерцы, и призвал молить бога, чтобы царь сам даровал своему народу лучшую жизнь, однако в отношении ныне царствующей особы государя-императора никаких осуждающих слов сказано не было, но не было и моления ему «многая лета». Проповедь тем не менее слушалась с удивительным вниманием, и после люди с благодарностью подходили к священнику и даже прикладывались к его руке. В последовавшей затем моей беседе с ним священник высказывал разные оригинальные мысли вроде того, что самая деловая партия — это эсеры, но они, к сожалению, не религиозны и нарушают завет «не убий». Или что привычка народа к монархии сильнее всех её врагов, и что России нечего бояться революции в силу её неграмотности, что царь может вполне положиться на свою армию в силу того, что он сам полковник и знает все необходимые приказы и команды. Общее впечатление, что в голове у священника царя нет, а только так, разные случайные и спорные мысли».

На этом донесении рукой Зубатова начертано: «Всяких умников и без него достаточно, а простолюдяне его слушают и к руке его прикладываются».

Так или иначе, слава Гапона, умеющего говорить с простыми людьми, ширилась, и к тому времени, когда он начал свою миротворческую деятельность среди петербургских рабочих, в архиве министерства внутренних дел осело уже несколько документов, относящихся к его характеристике…

Мы помним, что в своё время Гапона со священнической должности в церкви Ольгинского приюта спихнул, написав на него заявление в синод, председатель комитета патронирования всех приютских домов и церквей гласный городской думы Аничков. Однако тогда вмешался помощник обер-прокурора синода Саблер, который пригласил Гапона в свою церковь. Но Аничков был, видать, личностью со злой и длинной памятью. Когда Гапон уже работал в церкви Галерной гавани, Аничков на своём бланке председателя комитета патронирования приютских домов и церквей написал в департамент полиции вроде бы служебную деловую записку:

«Считаю своим долгом засвидетельствовать, что проповеди Гапона, о которых последнее время так много разговоров, вызывают серьёзные нарекания многих священнослужителей, которые обвиняют его в подмене высокой религиозной духовности земным меркантилизмом. В своё время я слушал его проповеди в церкви Ольгинского приюта, и всегда в них была очень ловкая манипуляция словами и понятиями с целью создания впечатления о себе как о защитнике бедного люда, но от кого защитника — неизвестно. Но здесь я должен сделать отступление, уточняющее фигуру самого отца Гапона. Дело в том, что в минувшие времена у меня с ним были вполне дружеские отношения и мы не раз сиживали с ним за столом, ведя исключительно доверительные беседы, в которых он, особенно выпив вина, откровенничал безоглядно, и тогда в нём непонятно соединялись заверения в верности престолу и мелкое критиканство монаршей власти, любовь и сочувствие бедному люду с издёвкой над его бескультурностью. Однако эту его двойственную сущность с лихвой перекрывает его гипертрофированное честолюбие и стремление к славе. Он говорил мне, например, что хочет и добьётся, чтобы его имя стало так же известно, как Сергия Радонежского. За популярность и славу он готов лечь костьми…»

Любопытны пометки Зубатова на этом доносе — синим карандашом он подчеркнул последние его строчки, а сбоку написал: «Честолюбие — это не такая уж плохая вещь. Пусть Соколов привезёт этого священника ко мне для личного знакомства».

А Гапон продолжал бывать в чайной Нежданова. Крепла его дружба с механиком Кудериным. «Пахарь» доносил о Гапоне: «Он обладает даром при помощи слова захватывать и подчинять себе массу разнообразных люден, особенно людей простых. И был такой случай — мы с ним оказались на Охтинском кладбище в момент похорон некоего неизвестного нам покойника. И вдруг Гапон у разверстой могилы стал говорить речь о смысле жизни и смерти, и он так говорил более 20 минут, а когда кончил, люди словно забыли о покойнике, сгрудились вокруг Гапона, искали его руки для целования и так далее. О чём именно он говорил, я воспроизвести не в силах, но главным был призыв к живым не возгордиться перед мёртвыми, так как сие никого не минет».

…Сотрудник охранки Соколов выполнил распоряжение Зубатова и привёз к нему Гапона. В это время Гапон уже предпринимал первые шаги по созданию для своих выступлений кружков из рабочих.

Как и в Москве, здесь, в столице, у Зубатова был специальный кабинет для личных встреч сугубо конфиденциального характера, был для этого и специальный вход в здание на Фонтанке — скромная дверь у самого угла.

Приглашение в департамент полиции встревожило Гапона. Он был наслышан о зубатовских кружках рабочих в Москве, но с этим свой визит к Зубатову никак не связывал — он шёл к начальнику грозного особого отдела и с утра пытался припомнить, какое у него могло быть прегрешение перед полицией? Он не очень был уверен в себе, знал, что может сболтнуть что-нибудь, не подумав.

Соколов провёл его в неожиданно скромный и какой-то домашний кабинет, какой мог быть в не очень богатой квартире. Стены оклеены однотонными коричневыми обоями, на окнах — плюшевые гардины, на специальных этажерочках — горшки с цветами.

Навстречу Гапону с деревянного диванчика поднялся Сергей Васильевич Зубатов — крутоплечий мужчина в строгом чёрном костюме; высокий жёсткий воротничок подпирал налитые румяные щёки. Он сдержанно улыбнулся:

— Здравствуйте, Георгий Аполлонович, — голос был низкий и мягкий. — Садитесь. Очень хочу поговорить с вами доверительно. И дело у меня к вам совсем не полицейское. Впрочем, как сказать, — Зубатов замолчал, вглядываясь в лицо собеседника. (Потом он однажды скажет, что по внешнему виду, по нетвёрдым глазам Гапона можно было принять за успешно практикующего врача-дантиста, имеющего неприятности от налоговых инспекторов.)

Соколов сел в сторонке на стул. Кивнув на него, Зубатов сказал:

— Он очень хвалит ваши проповеди, Георгий Аполлонович. Даже в его пересказе нравятся они и мне. Потом я сделаю вам и некоторые замечания и даже позволю себе советы. — Зубатов сплёл на коленях пальцы крупных жилистых рук и заломил их с хрустом. — Насколько я понял, вы избрали своей миссией утешение людей с обиженной судьбой?