Павел Цупко - Пикировщики

— Спасибо, Коля! Все отлично! А знаешь, сколько я сегодня фашистов уничтожил? Отомстил им за Олега и за семью Федосова…

— А это где же? — показал Гаркуненко на продолговатую пробоину в дюрале левого крыла.

— Та, наверное, «эрликоны»! — ответил пилот и продолжал возбужденно: — Там такая мясорубка была! Я ж был один, понимаешь? А их? Стреляла вся колонна, танки!

Техник озабоченно обошел машину и еще отыскал несколько пробоин. Он схватился за голову.

— Восемь штук! Чем же я их буду заделывать? Рембазы нет, когда еще с эшелоном приедет! Пойду к стартеху.

Усенко не стал слушать причитаний техника, позвал экипаж, еще раз оглянулся на пустующую стоянку соседа и направился к самолету командира эскадрильи.

Григорьев и штурман Леонтий Мяло стояли позади своего Пе-2, нервно покуривали и хмуро поглядывали на подходивших летчиков.

— Товарищ капитан! — бодро начал доклад Констатин. — Мой экипаж боевое задание выполнил. По дороге, — взглянул на карту, — Балтутино — Ельня бомбил с пикирования и штурмовал танковую колонну фашистов. По наблюдению экипажа прямым попаданием бомб разбито два танка, сожжено пять автомобилей, уничтожено до взвода солдат. Матчасть самолета, моторов и вооружения исправна. Готовы к новым заданиям!

— А ну, покажи на карте, где ты гастролировал? — сердито приказал комэск и шагнул к пилоту. — Чего вас туда черт понес? Мы ж наносили удар по колонне севернее Ельни! Доложи, почему оторвался от строя?

— Я… — начал было Усенко и сник, встретив строгий взгляд командира. Мы…

— Когда мы вывалились из облаков, — поспешил на помощь пилоту Ярнов, — то группы нигде не было. Пошли сами искать…

— Вывалились? Как вывалились? Неужели по приборам так трудно удержать самолет всего четверть минуты, пока мы выходили под облака? Неучи… Где это было?

— Вот здесь! — Бомбардир обозначил точку на карте. — Чуть с Алешиным не столкнулись, в метре от него проскочили…

— Я выровнял машину, — осмелел Усенко. — Смотрю, никого! И пошел на запад. А там мы наткнулись на танковую колонну. Штук двадцать танков и до полусотни автомашин. Ну и…

— Дальше что?

— Бомбили. Потом сделали заход на штурмовку. — Противодействие было?

— Так точно. «Эрликонов» много, пулеметы, танковые пушки. Даже солдаты из автоматов. А потом два «мессера»! Как зажали, еле отбился! На бреющем ушел.

— Ты в облаках разве не летал раньше?

— Никак нет. Никогда. Даже на У-2. Первый раз… Григорьев уже мягче смотрел на молодого летчика.

— Но ты ж разведчик! Разведчики обязаны летать в облаках и в любых погодных условиях!

— Так точно! Но не успел научиться… Я научусь, товарищ капитан.

— Комэск затянулся несколько раз.

— Везучий ты, Усенко. Удивляюсь, как немцы тебя там не слопали?

— Так я ж обманом, товарищ капитан! Они к голове, а я сбоку. Они за мной, а я назад, к колонне!

— За то, что ты оторвался от строя, тебя надо взгреть как следует. А за то, что не растерялся, ударил по врагу и вернулся живым, похвалить, молодец! Пиши донесение. Пробоины есть?

— Есть. Восемь штук… Товарищ капитан, а где Алешин?

Лицо командира сразу изменилось, посуровело.

— Нет его больше, Усенко… Срубили на глазах…

— Как же? — растерялся парень. — Он еще говорил мне…

Гибель товарища, командира, друга… Что может быть больнее? Летчику всегда сразу хочется узнать все: как произошло, при каких обстоятельствах погиб друг.

Капитан Григорьев говорил с трудом, как будто комок застрял в горле.

— Над целью на нас набросились «мессера». У Минцева сразу сбили одного, навалились на меня. А я скован маневром — веду строй. Наверняка расстреляли, если бы не Алешин… Бросился он наперерез трассам, закрыл собой… Меня спас, а сам погиб… Ну, мы им тоже задали такого жару, Усенко! — Он резко взмахнул сжатым кулаком, будто обрушивал его на головы врагов.

Младший лейтенант смотрел на своего командира, но не видел его: перед его глазами стоял старший лейтенант Алешин, каким был всего полтора часа назад, светловолосый, с мягкой, почти застенчивой улыбкой. Ему даже почудился его говорок: «Я любовался тобой, Усенко, смело летаешь…»

Всего девять месяцев прослужил с Алешиным младший летчик Усенко, а успел оценить по достоинству и полюбить этого способного летчика и командира, который своим поведением, скромностью, манерами, летным почерком напоминал ему любимых учителей из авиашколы. Проверяя технику пилотирования молодого летчика, он никогда не повышал голоса, не нервировал, а терпеливо разъяснял ошибки, показывал, как их избежать. Но особенно Алешин поразил Костю, когда отказался перейти на более высокую должность во вновь формируемый авиаполк, чтобы не расставаться с друзьями. Теперь расстался… навсегда…

Еще одна утрата глубокой болью отозвалась в сердце молодого человека. Костя! Костя! Сколько еще таких незаживающих ран останется до конца войны в твоем добром сердце? Всю войну ты будешь обретать боевых друзей, любимых командиров, дарить им свою преданную дружбу, душу и… терять в жестоких боях. Лишь в сердце твоем, в памяти они будут всегда жить такими, какими были с тобой До последней минуты. Но с каждой потерей у тебя будут прибавляться новые силы, и твои удары по врагу будут все более сокрушительными.

— Пойдем, командир! — вывел пилота из задумчивости Ярнов. — Надо писать донесение.

— Пойдем, — нехотя согласился Усенко.

После ужина капитан Григорьев подозвал Усенко. Комэск, переживая гибель Алешина, был хмур, молчалив. Но подошедшего летчика спросил с интересом:

— Я не ослышался? Ты бомбил с пике?

— Так точно! Здорово получается, товарищ капитан! — ответил Константин.

— Расскажите, — сказал Григорьев. Усенко, размахивая руками, принялся показывать. Но старший лейтенант Мяло прервал его:

— Правильно поступил! Молодец! Кстати, не ты одни проявил такую инициативу. Товарищ командир, — повернулся штурман к Григорьеву. — Мне летнабы проговорились: Фордзинов со своим звеном тоже бомбил с пикирования, но помалкивает. Наверное, боится, чтобы его не наказали за самовольство. Надо этому методу обучать всех летчиков. Расскажешь ты, Усенко! — и распорядился: Летному составу через четверть часа собраться на КП эскадрильи.

Весть о том, что экипаж младшего лейтенанта Усенко бомбил с пикирования, быстро распространилась по эскадрильям. Дошла она и до командования полка. Капитан Богомолов приказал вызвать к себе «новоявленных пикировщиков».

— Начальство вызывает — хорошего не жди, говорили еще в доброе старое время, — мрачно резюмировал Ярнов, складывая в планшет карту и таблицы. — Как пить дать, врубят нам за самовольство. Почему поперед батьки в пекло полезли.