Ломоносов - Иона Ризнич

фейерверков (довольно скудной цветовой гаммы) и интриги. Причем порой их конфликты переходили в самые настоящие драки – прямо в стенах Академии.

Академия называлась Российской и Императорской, но руководили ею немцы. Приглашенные из-за границы ученые, хоть и должны были распространять ученость среди русских, этого не делали, а напротив, всеми силами стремились сохранить и охранить свои позиции.

Высшей инстанцией в Академии была Конференция – общее собрание. Ее заседания проходили по понедельникам и пятницам. Президент Академии наук должен был осуществлять общее руководство и быть арбитром в многочисленных спорах между академиками. Первым президентом стал Лаврентий Блюментрост, который довольно быстро отошел от своих обязанностей. Активно он работал только первые два года, а после переложил все бремя административных работ на Иоганна-Даниэля Шумахера, которого русские называли Иваном Даниловичем. То был эльзасский немец, приехавший в Россию в 1714 году по приглашению Петра Первого.

В 1724 году Лаврентий Блюментрост назначил Шумахера секретарем Академии и поручил ему библиотеку и Кунсткамеру. Шумахер проявил себя блестящим администратором, и впоследствии на него было возложено обустройство типографии и прочих учреждений по части художеств и ремесел. Он стал главой академической Канцелярии и отвечал за распределение бюджета, имущество и кадровый состав, ну а фактически некоторое время руководил всей Академией.

Второй президент Академии – барон Иоганн Альбрехт Корф – был назначен на эту должность фаворитом Анны Иоанновны Бироном. Невежественный Бирон недолюбливал прекрасно образованного Корфа и стремился удалить его от двора – но в итоге подобрал для него подходящую должность. Корф с энтузиазмом принялся за работу, и академики восприняли его руководство с радостью. Даниил Бернулли писал Леонарду Эйлеру: «Академии посчастливилось получить директором человека, который сам владеет науками. Хороший генерал должен быть и хорошим солдатом».

Барон Корф взял дело в свои руки и сумел ослабить влияние Шумахера, но полностью обойтись без него не мог, и Шумахер еще долго сохранял в своих руках реальную власть.

При Корфе был учрежден Регламент Академии, определивший статус учреждения, его штат, бюджет, взаимодействие всех его структур. Работа над созданием Регламента шла как раз в то время, когда молодой Ломоносов впервые увидел Петербург.

Приезд в Санкт-Петербург лучших московских студентов состоялся тоже по инициативе Корфа. Основанная при Академии наук гимназия очень долго испытывала недостаток в гимназистах и студентах, особенно русских по происхождению. Корф, желая улучшить подготовку будущих русских ученых, обратился в Сенат с просьбой прислать в Академию наук из Шляхетного корпуса 30 человек «шляхетных юношей добраго нрава и довольныя надежды» для обучения их в семинарии при Академии наук. Но таких юношей в Шляхетном корпусе почему-то не оказалось. Тогда Корф предложил Сенату приказать «из монастырей, гимназий и школ в здешнем государстве, двадцать человек, чрез означенных к тому от Академии людей выбрать, которые столько научились, чтоб они с нынешнего времени у профессоров сея Академии лекции слушать и в вышних науках с пользою происходить могли».

В ответ на это предложение Сенат издал указ, предписывавший «из учеников, кои есть в Москве, в Спасском училищном монастыре, выбрать в науках достойных двадцать человек, и о свидетельстве их наук подписаться ректору и учителям, и выехать в Санкт– Петербург, в Академию наук, дав им ямские подводы и на них прогонные деньги по указу, и в дорогу им на корм – по рассмотрению». Но набралось только двенадцать.

По прибытии в Петербург далеко не все сразу сложилось гладко. Выяснилось, что Михайло недостаточно хорошо знает немецкий язык – а без него с немцами-академиками было общаться затруднительно. Кроме того, Ломоносов плохо знал естественные науки. Но он немедленно начал обучаться при Академии наук у адъюнкта Адодурова и профессора экспериментальной физики Крафта, слушал начальные основания философии и математики, показал склонность к экспериментальной физике, химии и минералогии, упражняясь между тем и в стихосложении. Ломоносов приобрел в академической книжной лавке книгу поэта Василия Тредиаковского «Новый и краткий способ к сложению стихов Российских» и стал самостоятельно по ней заниматься. Принадлежавший Ломоносову экземпляр сохранился: он испещрен множеством пометок на четырех языках.

Тредиаковский

Василий Кириллович Тредиаковский считается одним из ведущих поэтов времен императрицы Анны Иоанновны и основоположником силлабо-тонической системы стихосложения.

Он родился в семье приходского священника, получил духовное образование и должен был пойти по стопам родителя. Священнику полагается жениться – и отец нашел сыну невесту. Но за день до свадьбы Василий сбежал в Москву и так же, как впоследствии Ломоносов, поступил в Славяно-греко-латинскую академию. В ее стенах он и создал свои первые литературные опусы.

В 1726 году Тредиаковский оставил родину и уехал учиться за границу. Нуждаясь в деньгах, он пешком дошел до Парижа, где поступил в Сорбонну.

В 1730 году, когда Ломоносов ушел из Холмогор в Москву, Тредиаковский как раз вернулся в Россию. Первой его книгой, наделавшей много шума, был стихотворный перевод романа Поля Тальмана «Езда в остров любви». Это была новая для России галантная любовная лирика.

В 1732 году поэта приняли на службу в Петербургскую академию наук. Он активно занимался переводами: издал девятитомную «Древнюю историю» и шестнадцатитомную «Римскую историю» Шарля Роллена. Но одновременно сочинял торжественные речи и оды, восхваляющие императрицу и ее придворных – на бракосочетания, на победы, на тезоименитства… По легенде, при поднесении императрице Анне Иоанновне собственных од Василий Кириллович должен был от самых дверей зала до трона ползти на коленях…

В 1735 году Тредиаковский издал «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», где впервые ввел понятие стихотворной стопы, а на ее основе – понятия ямба и хорея.

Надо заметить, что создание стихов в XVI – начале XVII в. в России строилось на силлабической системе, при которой в стихе не были упорядочены ударения и фиксировалось только количество слогов.

Такое стихосложение распространено преимущественно в языках, где ударение в слове всегда лежит на определенном слоге (например, на последнем – во французском языке, на предпоследнем – в польском), а неударные слоги слабо редуцируются. Так как русские поэты первоначально писали стихи на польском (как старшая сестра Петра Первого царевна Софья), то именно эту схему пытались применить и к русскому языку. Но неудачно!

Противоположностью является тоническое стихосложение, основанное на равном числе ударных слогов в строке, при этом число безударных слогов в строке более или менее свободно. Примером тонического стиха являются былины.

Тредиаковский предложил силлабо-тоническую систему, в которой ударные и безударные слоги чередуются в определенном порядке, неизменном для всех строк стихотворения. И это было новаторство!

Хотя Тредиаковский, несомненно, внес значительный вклад в развитие русской поэзии, его язык был далек от совершенства. Стихи его были тяжеловесны и лишены музыкальности. Порой, чтобы достичь нужного размера, он вставлял ненужные слова или лишние слоги. Такой прием Ломоносов называл «затычкой». Тредиаковский ввел в русский язык словечко «императрикс», сократив на латинский манер привычное всем «императрица», не укладывавшееся по размеру. В тот раз Василий Кириллович был даже вызван в Тайную канцелярию для объяснений, но словечко прижилось, и его потом использовали многие стихотворцы, вплоть до Николая Гумилева [23].

Годы спустя