Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди - Юрий Александрович Соколов

Ознакомительный фрагмент

пришлось бы скрестить мечи с киевской армией во главе со своим старым боевым товарищем. В этом противостоянии у Святослава оказалось бы очень мало шансов на победу. Дело не только в полководческих талантах Свенельда, но и в огромном перевесе сил, который оказался бы на его стороне, и во всеобщем нежелании видеть Святослава в Киеве.

А ведь Святослав после ухода Свенельда еще и дополнительно ослабил свои и без того ничтожные ряды. Он устроил бойню среди тех, кто остался в Белобережском лагере. Жертвой княжеского гнева стали христиане, среди которых оказался и брат Святослава, некий Улеб. До этого момента Святослав относился к христианам индифферентно, как, видимо, и к исповедующим иные религии. Будучи типичным варяжским конунгом по характеру и образу действий, Святослав исповедовал религию древних скандинавов – жизненный путь его пролегал прямиком в мифическую загробную Валгаллу, за пиршественный стол одноглазого Одина. Прочие же религии он презирал. К христианам, учитывая, что им покровительствовала Ольга Мудрая, и что этой же вере привержены были как болгары, так и византийцы, с которыми он воевал, Святослав должен был относиться с особой неприязнью. Впрочем, ее Святослав должен был все время подавлять – в его войске, как мы понимаем, было довольно много христиан. Сам факт устроенного избиения христиан в Белобережье говорит о том, что он пребывал в состоянии отчаянной безысходности и у него сдали нервы. Ему нужно было выместить на ком-то переполнявшую его досаду не просто за неудачи, а за полный крах всех дорогих ему планов, за катастрофу всей жизни! Убивая христиан, своих же соратников, кстати, отказавшихся покидать его, он как бы мстил и покойной правительнице Ольге, и опасному теперь для него Киеву, и победившим византийцам.

Акт безрассудного кровопролития являлся, по существу, актом политической агонии Святослава, загнавшего себя в безвыходный тупик. Дальше могла быть только смерть. Она и настигла его в очень скором времени. И, в сущности, не так уж важно, где и как это произошло. Иоанн Цимисхий был прав, считая, что он выпускает из Доростола обреченного Святослава – его гибель была лишь вопросом времени, поскольку он оказался лишним для всех. Нестор рассказывает о том, что Святослав и немногие из окружавших его людей стали жертвой нападения печенежского князя Кудри на днепровских порогах. Возможно, что это тот нечастый у Нестора случай, когда он правдив без прикрас и всякого «концептуального» умысла. Весьма информированный и в данном сюжете никем и ничем не ангажированный (и, значит, не имевший нужды в криводушии) Лев Диакон также пишет, что Святославу «устроили засаду пацинаки – многочисленное кочевое племя, которое пожирает вшей, возит с собою жилища и большую часть жизни проводит в повозках. Они перебили почти всех русов, убили вместе с прочими и Свендеслава». «Пацинаки» – это печенеги. Об их странной привычке давить зубами вшей упоминал с удивлением арабский путешественник Ибн-Фадлан.

Соблазнились ли печенеги возможной добычей или руководствовались иными соображениями? Что до добычи, то и русская, и советская историография именно стяжательство печенегов полагали основным мотивом действий князя Кудри. Ссылаются на указание летописи, что, будто бы, князь «забрал у греков много богатства и пленных без числа». Автор летописи за этой фразой пытается если не скрыть, то хотя бы «микшировать» катастрофу на Дунае – если есть и «пленные», и «добыча», и того и иного «без числа», то, вообще-то, и итог противостояния у Доростола должен был быть «ничейным». От наличия «пленных» в последнее время по здравому размышлению пришлось отказаться. Слишком уж нелепо это выглядит! Тем более, что по свидетельству Льва Диакона, одним из условий, с которыми Святослав обратился к императору Иоанну о мирных переговорах, было как раз «освобождение пленных». От «добычи» – все же не до конца. М. Сюзюмов так объяснял ситуацию: «Святослав, конечно, отпустил пленных византийцев, но по условиям мира вовсе не требовалось возвращения всей добычи, которая досталась в войне с болгарами». И, отмечая, что «добыча колоссальна», продолжал: «Можно полагать, что именно наличие большой добычи было причиной того, что Святослав отказался возвращаться на конях, как ему советовали, а отправился на лодьях, морским и речным путем». Советовал князю, конечно, Свенельд. В летописи говорится: «Святослав в лодьях отправился к порогам. И сказал ему воевода отца его Свенельд – обойди, князь, пороги на конях, ибо стоят у порогов печенеги». Но, во-первых, когда Святослав отправился «к порогам», Свенельда уже не было, он ушел в Киев и увел с собой половину воинов. Во-вторых, «идти на конях», быть может, и хорошо, но это означает, что гипотетический Свенельд (или просто «некто») предложил Святославу бросить добычу, которой «без числа», и которая является единственным свидетельством хоть какой-то удачи от похода на Дунай. В-третьих, «идти на конях» в случае злых намерений печенегов в печенежских же степях бессмысленно: идеально ориентируясь в степном ландшафте, печенежская конница имела достаточно возможностей и времени атаковать русов. В-четвертых, чтобы «идти на конях», их надобно просто иметь. А откуда Святослав взял бы коней? За время осады Доростола русы всех коней, конечно, съели. Потому-то на лодьях и уходили[14]. Совершенно невероятно, чтобы византийцы расщедрились на передачу (и даже на продажу) коней русам – хорошие боевые кони были «на вес золота» и империя сама в них для своих катафрактов испытывала острую нужду. Получается, что коней Святослав мог бы получить только у печенегов в обмен на часть добычи. Время для обмена было за время зимовки в Белобережье. Но, судя по всему, в лагере Святослав занимался чем угодно, но не поиском боевых коней.

Отсюда вывод: никто (и тем более отсутствовавший Свенельд) Святославу совет «идти в обход конями» дать не мог, поскольку в этом совете не было никакого смысла. И само по себе наличие лодий никак не говорит о том, что имелась «добыча без счету». И дело не в том, что в лодьях для такой добычи не нашлось бы места (быть может, и нашлось бы), а в традиции, прецедентах и стяжательстве византийцев. Империя была крайне педантична в подсчетах добычи и ни разу не выпускала кого-либо из своих «объятий», не обобрав счастливцев «до нитки» – история таких случаев не знает. И, кроме того, есть момент сугубо политический: Иоанн Цимисхий отлично понимал, что «добыча» это, так сказать, «единственный политический ресурс» Святослава. Это то, что он может выложить, как «козырной туз», в доказательство того, что никакого провала на Дунае не было. Это то, что он может использовать для удержания в своей орбите остатки своего войска и привлечь к себе новых людей. Но сам факт остановки в Белобережье, неспокойствие, которое царило там