Юрий Семенов - Комиссар госбезопасности

— Дети есть?

— Умерла дочь. От скарлатины.

— Жена работает? Кстати, как звать ее?

— Юля, Юлия Викторовна. Сейчас не работает. Экономист она. Я ведь ее крепко любил. Все «Юляша» да «Юляша», «лебединая шейка»…

— Значит, и теперь любите… — мягко сказал Михеев и, видя молчаливое согласие, счел необходимым попытаться предотвратить семейный разлад сотрудника, потому решился предложить: — А что, если мне встретиться с Юлией Викторовной? Здесь или лучше у вас дома. Скажем, начальник управления завел такой порядок: знакомство с семьями и бытом сотрудников. Ваша мужская гордость никак не будет задета.

— Не надо так, вы уж напрямую с ней, — посоветовал Петров, обрадованный таким предложением. — К ней с тыла не подобраться, хитрющая до смерти. С ней только откровенно надо, это она ценит.

— Еще лучше, коли напрямую, — принял совет Михеев. — Только не предупреждайте жену о моем визите. Я загляну к вам завтра или послезавтра. Где вы живете?

— В нашем ведомственном доме, Кисельный переулок.

— Совсем рядом… Так я после перерыва, как только уйдете на службу, и навещу ее.

— Спасибо. Может, и склеится наша жизнь, — признательно выразил надежду Петров.

— Постараюсь убедить. Не отчаивайтесь. Моя бабушка говорила: праведная любовь не потеряется. Только и вы не напортачьте. Сказали — развод, держитесь за свое. Мужская твердость дела не напортит. Хотя бы до моего прихода, — заговорщически наставлял Михеев, но тут же спохватился, деловито поправился: — А коли вдруг Юлия Викторовна окажется больше вашего права, то ей скажу: «Соглашайтесь на развод».

И, уходя, смягчил:

— До этого, надеюсь, не дойдет. И, пожалуйста, больше по ночам не выясняйте отношений. Будьте на высоте.

…Вернувшись к себе, Михеев черкнул в блокноте памятку:

«Боевое руководство для армейских чекистов. Розыскная работа на местах. Петров — жена Юлия Викторовна».

Сделав последнюю запись, Анатолий Николаевич беззвучно засмеялся, невольно вспомнив произнесенное Петровым: «хитрющая до смерти».

В половине десятого вечера Плетнев размашисто прошагал по коридору, энергично открыл и закрыл за собой дверь кабинета начальника отдела, прямо от порога нетерпеливо произнес:

— Есть новости!

— Отдышитесь сначала, — указал рукой на стул Ярунчиков. — Бежали, что ли, от кого? Что стряслось?

Плетнев остро глянул на бригадного комиссара, пятерней поправил волосы.

— Ни от кого никогда не бегал… — самолюбиво ответил он. — Новость, говорю, приличная есть, потому спешу доложить.

— Другое дело, — отлегло на душе у Ярунчикова. — Вы иногда так внезапно появляетесь, что уж никак не ждешь добрых вестей.

— С недобрыми я не поспешаю. Новость вот какая. Около семи вечера по дороге с работы домой Рублевский зашел на почтамт, взял два бланка телеграмм, пошел к столу. Народу в зале было немного. На пути Рублевского был свободный стол, но старший лейтенант прошел мимо. Сел к дальнему столу в углу, возле окна, стал писать. А сбоку за тем же столом уже находился добрый молодец лет двадцати пяти, смазливый такой, прилично одетый, даже с форсом. Он сидел лицом к выходу, заканчивал письмо, рядом лежал конверт. Когда подошел Рублевский, молодец, буду называть его «красавчик», что-то сказал и снова склонился, но рука его застыла, было заметно, он следит взглядом за тем, что пишет старший лейтенант. Потом сам стал поспешно, этакой борзой скорописью что-то строчить, будто бы заканчивая письмо. Рублевский составил телеграмму, отодвинул бланк, быстро написал вторую, что-то сказал соседу и пошел в очередь к окошку приемщицы. Тем временем «красавчик» положил письмо в конверт, не спеша запечатал, при этом глазищами шарил по присутствующим. Долго писал адрес на конверте, пока Рублевский не отошел от окошечка, мельком проводил его до выхода, сунул конверт в карман плаща. Зачем положил в карман? Ведь тут же достал письмо и опустил в почтовый ящик.

— Не бросил ли он другое, хотите сказать? Не то, которое писал при Рублевском, — высказал догадку Ярунчиков.

— Вот именно, посмотрим, что покажет анализ чернил. Ручку также изъяли. Письмо бросил пустяковое, любовное. — Плетнев сделал паузу, слегка подался к столу и тоном большой важности сообщил: — Рублевский-то отбил одну телеграмму, поздравительную — с днем рождения, вымышленному адресату в Минск. Проверили, такой там не проживает. И обратный адрес дал с потолка под фамилией Коваленко. Вот штуковина каковская. Вторая телеграмма исчезла.

«Молодец! Тут жареным пахнет», — подумал Ярунчиков, а вслух произнес:

— Нащупали ниточку, чувствую, не зря взволновались. Не текст ли новой шифровки передал связному Рублевский? Пора уже, фиктивный приказ о передислокации авиационного полка успел пройти через его руки.

— Возможно, — равнодушно согласился Плетнев. — Передать он что-то передал, не в содержании главное. Важно, встреча состоялась. Нащупали связь Рублевского.

— Кто этот «красавчик», выяснили?

— Экспедитор «Заготзерно» Георгий Осин. Живет в своем доме за высоким забором. Это все, что пока о нем известно, — ответил Плетнев и добавил: — Ну еще узнали, что он бабник несусветный. Здоровый бычок, гладкий бочок.

— Добро, — азартно потер ладони Ярунчиков. — Завтра же этого «красавчика» берите в работу, следите за каждым шагом, глаз не спускайте. И все о нем разузнать. По возрасту, как я понял, Рублевский с Осиным почти годки. Надо проверить, не сходились ли где их жизненные пути.

— Все завтра доложу, — твердо пообещал Плетнев, отлично понимая, что́ необходимо выяснить.

Глава 5

В тихом переулке на окраине Львова, пересекающем Варшавскую улицу, за чугунной литой оградой стояло небольшое двухэтажное здание. Раскидистые каштаны скрывали его от глаз в глубине двора, но крохотная будка у ворот с дежурным красноармейцем выдавала какое-то армейское учреждение. Здесь размещался особый отдел 6-й армии.

Кабинет начальника отдела бригадного комиссара Моклецова находился на втором этаже в левом углу коридора. Рядом — кабинет заместителя. Наблюдательный человек с улицы мог бы заметить, что свет в окнах этого кабинета не зажигался по вечерам больше двух месяцев. Моклецов работал без заместителя.

Полный, с виду медлительный, говоривший мягким, вкрадчивым голосом, Моклецов, однако, был скор в решении возникающих вопросов и держал в голове все свои распоряжения. Его скрупулезная точность давно перестала удивлять сотрудников. Он мог сказать: «Доложите мне в тринадцать пятьдесят пять». И, верно, до этой минуты он был занят и принимал сотрудника с докладом точно в назначенную минуту. Его уважали и за то, что по натуре он был добродушным и незлопамятным.