Людмила Третьякова - Красавицы не умирают

В мемуарной литературе не так уж много внимания уделено матерям. Как правило, они остаются в воспомина­ниях, а дальше их образы как бы отходят на второй план, растворяются, чтобы уступить место молодым подругам выросших сыновей.

В семье Юсуповых получилось по-иному. Кажется, в жизни младшего сына Зинаиды Николаевны не было женщины, которой бы он восхищался более, чем ею. Для Феликса Феликсовича-младшего мать — первый и са­мый надежный друг. Идеал нравственности и идеал эсте­тический. Уже будучи совсем пожилым человеком, он вспоминает то чувство восторга, которое вызывала у него красота матери, — чувство, не притуплявшееся никогда. Вечно молодая, прекрасная, она стояла у него перед гла­зами: «Особенно я помню платье из бархата абрикосово­го цвета, дополненное соболем... Чтобы дополнить этот туалет, она выбрала украшение из бриллиантов и черного жемчуга».

Похоже, для Феликса навсегда осталась загадкой неж­ная и неизменная привязанность его матери к отцу. По мнению сына, его родители были полной противополож­ностью друг другу. Более того, молодой князь считал, что, если бы Зинаида Николаевна не отошла в семейную тень ради мужа и детей, ее ждало бы большое общественное будущее. Она же определила свое место раз и навсегда, не ища, не мучая себя, не мучая никого, не желая ничего большего.

Зинаида Николаевна всегда рядом с мужем. Она едет туда, куда требует его служба, терпит его знакомых, ей неинтересных, она снисходительна к характеру Феликса Феликсовича, по-солдатски прямому, порой резкому, не без чудачеств. Человек, для которого служба прежде и превыше всего, князь Юсупов-старший начисто лишен той романтической жилки, которая так смягчает неизбежные тернии любого супружества.

В Зинаиду Николаевну продолжали влюбляться. Ска­жу больше — ее не могли разлюбить.

Однажды в их особняке раздался грохот. Перепуган­ная прислуга прижалась к стенам. Прямо по паркету в княжеские покои влетел всадник на арабском скакуне. На глазах у всех он бросил к ногам Зинаиды Николаевны роскошный букет роз. Это был князь Витгенштейн, один из придворных витязей, мечта великосветских дам, по-прежнему влюбленный в очаровательную княгиню. Воз­мущенный муж запретил ему появляться в их доме. Но страсть лихого всадника, вероятно, и впрямь была нешу­точной. Много лет спустя, встретив уже взрослого Фе­ликса Юсупова, он долго всматривался в него и с какой-то сладкой мукой в конце концов сказал: «Боже, как вы похожи на свою мать!..»

* * *

Из тех княгинь Юсуповых, в летопись жизни которых мы заглянули, Зинаида Николаевна — воплощение храни­тельницы очага, матери, супруги. Тут не было никакого насилия над собою. Она, богатейшая женщина России, ти­тулованная красавица, не хотела для себя никакой особой судьбы, нежели той, какую выбрала сама. Ее добротой, тактом и сердечностью держался дом, где у всех были не­простые характеры.

Дом Юсуповых — это не только Зинаида Ни­колаевна, ее муж и дети. Это и слуги, гувернантки, учите­ля. Одним словом, то множество людей, отношения с ко­торыми волей-неволей определяли настроение в большом доме. И здесь, благодаря ей, было много человечности и благородства.

По воспоминаниям, к праздникам каждый человек под юсуповской крышей получал подарок. Причем было при­нято, что между слугами и их домочадцами гуляла специ­альная бумага, где каждый мог написать, что хотел бы по­лучить.

Однажды служивший у них молодой араб Али попро­сил в подарок «блестящую игрушку». Когда стали выяснять, что же это такое, оказалось, что он имеет в виду бриллиантовую диадему хозяйки, которую княгиня наде­вала, отправляясь на бал в Зимний дворец. Увидев ее однажды с диадемой на голове, Али, посчитав княгиню божеством, упал на паркет, и его никак не могли под­нять.

У Юсуповых слуги жили подолгу, старились и умира­ли в их доме. Их метрдотель Петр более шестидесяти лет провел у Юсуповых. Он гордился тем, что ему поручалось обслуживать самых именитых гостей. Под конец жизни он уже ослабел, стал подслеповат и частенько проливал вино на скатерть.

...Последний, как оказалось, прием Николая II в доме на Мойке от старика постарались скрыть. И император, заметив, что Петра нет, сказал Зинаиде Николаевне, что на этот раз у скатерти есть шансы остаться чистой. Однако какими-то судьбами старый метрдотель узнал о высоком госте. В кое-как надетой манишке, шар­кающими шагами он добрался до своего «рабочего места» и стал, как обычно, за креслом государя. Николай II, не желая конфузить старика, поддерживал его руку, когда тот наливал вино.

...Зинаиде Николаевне пришлось взять в свои руки не только дом, но и все обширное хозяйство Юсуповых. Муж, которому она поначалу передала все дела, не выка­зал к ним особого интереса. Оставшиеся бумаги свиде­тельствуют, что все постройки, перестройки, ремонты и прочие хлопоты ложились на княгиню. «Семь я», — могла бы сказать о себе Зинаида Николаевна. Такой она была в молодости. Такой оставалось и в тяжелое двадцатилетие, что княгине выпало прожить в эмиграции. Не было тогда уже ни молодости, ни здоровья, ни «блестящих игрушек», ни «Перегрины», ни просто денег. Сердце же надорвалось новой утратой: Зинаида Николаевна на чужбине похоро­нила мужа. И теперь она жила ради сына, невестки и подрастающей внучки, чтобы в 1939 году навек найти по­кой под простым крестом на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. Ее любимых — сына, обеих Ирин, невестку и внучку, — похоронят в одной могиле с нею.

* * *

Но мы забежали вперед... В 1911 году Зинаиде Ни­колаевне исполнилось пятьдесят лет. По-прежнему хруп­кая, изящная, она сильно поседела. Время от времени на нее нападала страшная тоска. В письмах Феликсу часто появляется одна и та же мысль: «Я же не особенно важно себя чувствую, то лучше, то хуже, то сильнее, то слабее, верно, теперь так и будет». Похоже, в своей непроходя­щей тоске по старшему сыну Зинаида Николаевна не боя­лась смерти. Но она очень переживала, что Феликс не­прикаян, не спешит обзаводиться семьей. Ей же хотелось иного: «Главное утешение для меня — знать, что ты не один, а имеешь при себе хорошего и милого друга». Без устали и, надо сказать, без успеха мать просит сына побо­роть пристрастие к рассеянной жизни, неохоту к серьез­ным занятиям. Она постоянно напоминает о том, что лишь созидательная жизнь достойна человека. «Не играй в кар­ты, ограничь веселое времяпрепровождение, работай моз­гами». Но не материнские наставления, которые чаще всего бывают бесполезны, а суровые испытания заставили-таки его, баловня, совсем по-другому взглянуть на жизнь. В этом смысле революция и суровая доля эмигранта по­шли Юсупову на пользу. На склоне лет Феликс Юсупов сам удивлялся, как долго не оставляло его ребячество.