Чикатило. Зверь в клетке - Сергей Юрьевич Волков

Ознакомительный фрагмент

дело: порезать бабу на лоскуты и выковырять ей глаза, чтобы труп выглядел точно как у потрошилы. И чтобы ни один мент не догадался, что эту телку мог убить кто-то, кроме неуловимого маньяка.* * *

Чикатило отпер дверь квартиры и шагнул через порог. Он вернулся после очередного дежурства в народной дружине, и дежурство это прошло спокойно, без новостей о том, что еще придумали милиционеры, чтобы его поймать.

Андрей Романович вошел в прихожую, запер дверь, бросил ключи на полочку у зеркала и прислушался. В доме царила нездоровая тишина.

– Фенечка, я пришел! – сказал он довольно громко, но ответа не последовало.

Чикатило повесил плащ на вешалку, скинул ботинки, влез в мягкие тапочки и пошел по коридору в сторону кухни.

– Есть кто дома? – позвал он снова.

На кухне было темно. Чикатило щелкнул выключателем и едва не вздрогнул от неожиданности. За столом сидела Фаина с печальным лицом и отсутствующим взглядом.

– Фу-у-х, напугала… – выдохнул Чикатило.

Фаина посмотрела на него так, словно вернулась из забытья.

– Фенечка, что случилось? – забеспокоился Чикатило. – Ты зачем… без света?

– Задумалась… – тихо произнесла она.

– Что-то случилось? – Чикатило сел напротив, пытаясь заглянуть жене в глаза. Фаина встала и пошла к плите. Привычными движениями зажгла газ, поставила чай-ник.

– Снова женщину убили, – пробормотала она, не оборачиваясь. – На Восточном шоссе, в леске у дороги. Тетю Галю помнишь из Батайска?

Чикатило кивнул.

– Сноха ее. Верка. Тридцать два года. Детишек у нее было трое. Изнасиловали, а потом зарезали. Деньги забрали, цепочку, кольцо.

Чикатило сидел молча, пытаясь осмыслить услышанное. Опять убили. Изнасиловали и зарезали. Но что значит «опять»? Как это? Он никого не убивал, не резал, не насиловал. Да еще и что-то забрали.

– Она в Ростов ехала, к родне, на три дня, – говорила между тем Фаина. – Представляешь? Ужас какой…

– Это… – Чикатило замотал головой, не в силах понять произошедшее. – Ужас какой… Это… Нельзя так… Я не понимаю… Нельзя!

Он затряс головой.

– Конечно, нельзя… – по-своему поняла Фаина. – Люди совсем взбесились с этой перестройкой… Ты есть будешь?

Чикатило не услышал вопроса, он так и сидел, устремив взгляд куда-то внутрь себя, продолжая дергать головой и повторять:

– Нельзя… Нельзя…

* * *

– Поэтому два последних убийства женщин в районе Батайска, на мой взгляд, выбиваются из общего ряда преступлений, которые мы приписываем потрошителю, – говорил Витвицкий.

– Что значит «приписываем»? – фыркнул Липягин.

– Я бы попросил не перебивать меня, товарищ майор! – вспыхнул капитан.

– Спокойнее, Виталий Иннокентьевич, спокойнее, – поспешил вмешаться Горюнов. – Продолжайте.

– Спасибо.

Витвицкий окинул взглядом коллег – Горюнова, Ковалева, сидящего со скептической ухмылкой Липягина, Иру, которая всем видом старалась его поддержать, – и продолжил:

– Так вот, оба этих убийства отличаются от остальных тем, что называется «корыстный мотив». Преступник – или даже преступники – не просто удовлетворяли свои сексуальные потребности, они еще и грабили жертв. Уже достоверно установлено, что у погибшей Астафьевой из ушей вырвали золотые серьги, также пропали перстень и брошка. У погибшей Брунько Веры Ильиничны забрали крупную сумму денег, обручальное кольцо и кулон. Таким образом…

– Таким образом, вы хотите сказать, что это не потрошитель? – перебил его на этот раз Ковалев. – Что он раньше никогда ничего не похищал, так? А как же тогда быть с почерком? С выколотыми глазами, с отрезанными половыми органами?

Витвицкий в волнении снял очки, принялся старательно протирать стекла:

– Это… Я считаю… Это маскировка. Чтобы всех запутать.

– Смелая гипотеза, – в голосе Ковалева прозвучал скепсис. – Товарищ Горюнов, а вы почему молчите? – повернулся он к московскому коллеге. – Виталий Иннокентьевич нас тут осчастливил, можно сказать. Что вы думаете по этому поводу?

– Пока ничего не думаю. Все эти факты нуждаются в тщательной проверке, – сдержанно отозвался Горюнов и повернулся к Витвицкому. – Но скоропалительных выводов я бы не делал. Понятно, товарищ капитан?

– Но это же факты! – вскинулся Виталий.

– Факты?! – не выдержал Липягин. – Отрезанные титьки – вот это факты! А если там колечко с пальца соскользнуло или цепочка порвалась и затерялась – это хуйня, а не факты. Прости, Ира. Я только одного не понимаю… Зачем тебе это надо, капитан?

– Что «это»? – поджал губы Витвицкий.

– Направлять следствие по ложному пути, – без обиняков выдал Липягин.

В кабинете повисла звенящая тишина. И в этой тишине Витвицкий смял свой доклад и быстро вышел. Овсянникова, бросив на Липягина уничижительный взгляд, вскочила со стула и бросилась следом.

Горюнов задумчиво посмотрел на захлопнувшуюся за ней дверь:

– Майор, опять перегнул.

* * *

Витвицкий в бешенстве выбежал из здания УВД, громко хлопнув дверью. К черту все! Сколько времени он уже здесь, сколько раз доказывал свою полезность, а все равно одно и то же: недоверие, насмешки, издевательства. Почему эти люди всегда критически относятся к любой мысли, выбивающейся из их протоколов? Особенно если мысль эту озвучил он.

– Добрый день, Виталий Иннокентьевич, – поздоровался кто-то, но он не ответил. Не заметил даже.

Он размашисто шагал прочь. Бросить все и вернуться в Москву. Прежде его здесь держал Кесаев, а теперь что? Кесаев уехал, и он уедет.

– Виталий!

Капитан обернулся. От здания за ним бежала Овсянникова. Она уже почти поравнялась с ним, он отвернулся и снова зашагал прочь.

– Виталий, подожди!

– Нет! Все, хватит! Пошли они… к черту! Я не мальчик, чтобы со мной так…

Овсянникова наконец догнала его, схватила за руку, остановила силой.

– Виталий! Ты ведешь себя именно как мальчик, причем маленький…

– Маленький мальчик – это почти тавтология… – пробормотал он обиженно.

– Уйти и всех послать – тут большого ума не нужно. Ты просто говоришь не совсем удобные для них вещи. Но по сути-то ты прав. И я уверена, и Горюнов твой, и Липягин, и даже Ковалев в глубине души это понимают. Им нужно просто все объяснить. Спокойно объяснить, с доказательствами.

– А ты? – хмуро посмотрел на нее Витвицкий.

– Что я? – не поняла Ирина.