Владимир Корнилов - Демобилизация

- Интеллигенции пороху не выдумать, - с удовольствием продолжал доцент, обходя стол. - Интеллигенция не должна отрываться. Без народа она ничто. А марксизм был западным изделием. Мы через него прошли, мы им переболели, как в детстве крупом, и теперь видим, что дорога у нас другая. В общем и Сталин, хоть он никакой не гений, - понизил голос доцент, - это почувствовал...

- Вот как?!

- Да, мы отпугнули от себя народ, - продолжал доцент, не отрывая взгляда от стола. Там осталось два шара и важно было забить последний. По очкам уже никто выиграть не мог.

- Кто это мы? Интеллигенция? - спросил Курчев.

- Нет, не интеллигенция, а элита. Общество не может быть не элитарным. Крепко лишь там, где одна балка идет снизу доверху.

- Темно, - скривился Курчев и чуть не промазал, но в последний момент полосатый шар, оттолкнувшись от борта, коснулся "тройки".

- Единство верха и низа может быть только национальным, - с удовольствием прислушивался к своему негромкому голосу доцент. - Иначе бюрократия, чиновничество, коррупция и так далее. Русский народ выдержал тысячу влияний, тысячу нашествий и поэтому вправе осознать себя именно как народ, как нацию.

- Это понятно. Но при чем элита и чем плоха интеллигенция?

- Ну, во-первых, элита - это нечто мистически избранное. Это лучшее меньшинство народа. Квинтэссенция. Это малое, вобравшее в себя целое!

- Ну да... меньший шар, в котором спрятан больший, - поддел кузена Курчев.

- Не остри и не завидуй.

- А чего завидовать? Я лейтенант, а ты только младший. Значит, во мне накапано твоей элиты на порядок выше. А вот с интеллигентностью как раз наоборот: у тебя два диплома, а у меня один да и тот неважнецкий.

- Ты все путаешь. Элитарность раньше давалась правом рождения. Но теперь у нас другое государство и определяет уже не рождение и не образование, а внутреннее чувство русского пути, чувство избранничества. Понятно?

- Ага, - кивнул лейтенант. - Только одно не допер. Вот месяц назад ты стоял за марксизм и ругал меня за реферат. И у тебя тогда все было впереди, а у меня ни черта, потому что ты партийный, а я без и так далее... Теперь ты уже стоишь не за марксизм, а за какую-то выдуманную тобой монархию или что-то еще, и опять ты элита, а у меня, как у латыша... ни... кола, одна душа.

- У тебя квартира. Не прибедняйся.

- Хорошо, квартира. А больше - ни шиша. Через две с половиной недели я получу свои выходные три тыщи и под зад коленкой. Чудак, считал, демобилизуюсь, не пропаду, все-таки какая-никакая, а интеллигенция. А тут выходит - интеллигенцию по боку, не нужна. А нужна элита. И надо же было мне прошение Маленкову отсылать?! Служил бы себе тихо. Дослужился бы до Ращупкина и стал бы элитой. Или тоже нет?

- Какого Ращупкина? - удивился доцент. - Длинного такого?

- Ага, - усмехнулся лейтенант, но тут же вспомнил, что теперь Ращупкин должен быть безразличен доценту, раз уж доцент ушел от Марьяны. И снова горячая злоба отвергнутого любовника разлилась по курчевскому лицу. Доцент с жалостью поглядел на брата.

- Что ж, Борис, - сказал с мягкостью и на свой английский манер. - Ты интеллигент и это, прости меня, плохо. Знаешь: "Прекрасные люди крестьяне и прекрасные люди философы. Вся беда от полуобразованности". Это, к твоему сведению, сказал Монтень. Так вот, твоя полуобразованность толкает тебя в ёрничество, в подзуживание, в недовольство действительным и разумным. Ты прав. Мне было раньше хорошо, мне неплохо сейчас и мне отлично будет потом. Мир не стоит. Все течет и видоизменяется. И я в первой волне. Мир прекрасен в каждом своем мгновении, и жизнь для будущего - это, извини, туфта. Вон, смотри, - он показал кием на круглые вокзальные часы, висящие у самого потолка, на которых оставалось восемь минут оплаченного времени. - Почему четверть шестого должна быть лучше десяти, одиннадцати или тринадцати шестого? - спросил, переходя даже на крапивниковскую интонацию, ибо и мысль была крапивниковская. - Совсем не лучше. Каждая минута достойна, чтобы в ней жить. А верить в грядущее, презирая настоящее и мучаясь в нем - не только глупо, но и безнравственно. Ждать и догонять - удел дураков. В каждом периоде есть свои сложности. Их надо разрешать...

- Значит, от интеллигенции вся беда. Из народа ее выгнали, в элиту не пускают, и она дохнет от зависти. Стало быть, осталось одно - головой в удавку и ногой от табуретки.

- Брось, - скривился доцент, будто наступил своим туфлем в нечистое. Опять ёрничанье. Все это от пустой и никчемной жизни. Ты здоровый крепкий парень, а пыхтишь, как неудачник, и от тебя впрямь начинает разить безнадегой. Ты историк. Ну, хоть по своему жидкому образованию историк. Так вот, вместо того, чтобы вытаскивать своего фуражиста и придумывать ему какую-то невозможную особую роль, ты собери, соедини всех обозников, слей вместе, преврати в сплав. Ведь народ велик не отдельностью, а целостностью. Интегрируй, а не разделяй. Не анализ, а совокупность синтеза - вот задача интеллигенции. Собирать и хранить лучшее в народе. Охранять. Беречь.

- Ходить ВОХРой?

- Опять? - сморщился доцент.

- Не опять, а всегда. Мне, понимаешь, с ружьишком и с собакой: "шаг влево, шаг вправо - стрелять буду!" или там экскурсоводом: "Вот, товарищи (или там "граждане", если "товарищей" вы отмените), струг Стеньки Разина" (или там фуражка Владимира Мономаха. Мне - вполсыта, Москвошвей, - он потрогал левой рукой лацкан пиджака, забывая, что костюм венгерский, - мне "Парижская коммуна", - поднял легкую после сапога ногу, - давка в троллейбусе и отпуск в доме отдыха, где палата набита, как казарма. А тебе - западное шмотье, "ЗИС-110", иностранные командировки и дача на Рице. Тебе плевать, что в деревне шаром покати. Вон, вроде, как у нас тут, кивнул на зеленое поле бильярда.

- Ну, что ж! Деревня и впрямь не в порядке, - согласился доцент. - А я при чем?

- Погоди, до тебя дойду. Мало, что разорена. Так ведь хуже - паспортов нету. Я тут осенью ездил за пополнением. В бесплацкартный баб набилось. Откуда-то из-под Ужгорода. Язык украинский - не украинский, с пятого на десятое понимаешь. Едут, говорят, пятые сутки: сначала Львов, потом Вильнюс, Рига, Таллин, Питер и на закусь - Москва. Спят непонятно где. С утра до вечера и всю ночь дуются в дурака. Чего едете? - спрашиваю. - А так, подывытыся.

- Спекулируют, - усмехнулся доцент, примериваясь к последнему шару.

- А хоть бы и так. Людям жить надо. В селе никаких товаров. Они чего-то человеческого ищут. Ботинок хотя бы. А вы с Бороздыкой их назад, в Бог знает какой век заталкиваете. Ну, Бороздыке ничего, ясным делом, не обломается. Он болтун. А тебе всё на блюде, как хлеб-соль несут: "Ешьте, Алексей Васильевич!"

- Ты не понимаешь, - снова скривился доцент, как учитель математики, пытавшийся битый час объяснить тупому девятикласснику начала тригонометрии. - Мир разделился. Понимаешь, общая интернациональная идея дала течь. Теперь развитие может быть только национальным. Каждая нация ищет силы в своем прошлом. Крестьян растлили и они шастают по городам, вместо того, чтобы прижиматься к земле, которая богаче и плодотворнее города... - медленно и устало, как давно известное, выговорил Алексей Васильевич.