Николай Черкашин - Я - подводная лодка !

Как назло, в моем секторе солнце и слепящая дорожка. Всякий раз, когда зрительный круг приближается к светилу, приходится жмуриться, чтобы не ослепнуть от луча, усиленного мощными линзами. Глаз и так-то утомляется очень быстро. Оторвешь его от окуляра, и тут же слепнешь в рубочном полумраке.

Постоял у перископа,

Глаз горит, как у циклопа,

поется в шуточной подводницкой песенке.

На командирском перископе - старпом. Когда я прохожу носовой сектор, вижу "плосколицую" головку, венчающую его перископ; овальное стеклянное око. Мы встречаемся с Симбирцевым "глазами" и даже "подмигиваем" друг другу поворотными линзами, затем снова разворачиваемся в разные стороны. Странно, стоя под водой, встречаться взглядами над её поверхностью - в мире ином и пока для нас заказанном.

Мы ходим со старпомом вокруг перископных колодцев, как кони, вращающие ворот. Тесно, и я чувствую его широкую спину, будто мы прикрываем друг друга в кулачном бою.

После бессонной ночи так и тянет уткнуться лбом в мягкий резиновый наглазник и слегка подремать.

Симбирцев, покусывая ус, тихо мычит: "Извела меня кручина, подколодная змея..." Он здорово расстроен. Сегодня утром бравый матрос Шура Дуняшин оказал ему медвежью услугу: снял с вешалки черный шелковый галстук - погладить - и распустил узел, завязанный когда-то рукой Ольги Павловны. Это единственное, что осталось у него на память, - ни писем, ни фотографий. Он так берег этот узел. Я помню, как она завязывала ему новенький "неуставной" галстук: "Тоже мне, моряки, узла завязать не умеют!" - "Мы на лодке галстуки не носим, - отшучивался Гоша. - Форма одежды в отсеках - усы, трусы, часы. А узлы мы вяжем в основном на лаге".

Всплыли перед ночным завтраком. Взвыл и заревел вентилятор. Продули балласт газами и пошли под двумя дизелями. И будем так идти до утра, часов до 8. Дело в том, что нас неверно навели и конвой прошел мимо. Сейчас нас перенацелили на запад. Через 5 часов мы должны занять новую позицию. Но в штабах почему-то позабыли о нашей надводной скорости, и, чтобы успеть к сроку, мы вынуждены идти туда под дизелями. Это риск и это дерзость. Она рассчитана на то, что "орионы", распугав все лодки ночью и зная, что к рассвету русские обычно погружаются, по утрам не летают.

Механик невесело шутит: хорошо бы перейти на режим самоката выстроить команду по оба борта и отталкиваться одной ногой от воды, тогда, быть может, успеем.

Однако командиру не шуток.

Говорят, от близорукости можно избавиться, рассматривая далекие звезды. Снимаю очки, напрягаю глаза до предела, уставившись в одну расплывающуюся золотистую точку...

Погрузились по плану - в 8 утра. За вчерашние украденные "орионом" две минуты был вознагражден зрелищем восхода солнца. Оно всплывало из пригоризонтной мутно-синей полосы, словно малиновая субмарина. На него можно было смотреть даже в бинокль. Дымка превратила светило в некое бесформенное рубчатое пятно, сплюснутое двумя слоями особо плотной мути. Но вот верхний край его прорезался из дымки острым четким полукружьем. И солнце - на глазах - выходило, вылуплялось из смятой, темно-малиновой оболочки ярким, слепяще желтым пока шаром...

Доктор ходит по отсекам и "проводит витаминизацию личного состава": с чайной ложки по три горошка.

Узнать, как часто положено проводить спиртовые обтирания. Зажимает спирт докторило.

Наказал вестовым, чтобы мое вино и мой компот с обеда переносили на ужин.

Шаман ищет фиолетовые чернила. Все прочие цвета ему в его работе запрещены. Ну у кого же есть фиолетовые чернила? У меня - синие. Мне бы его заботы...

К обеду стало ясно, что спешить нам некуда. Конвой прошел через позицию нашей соседки Б-34, и, возможно, она атаковала его пузырем или КСП. Нас повернули обратно. Завесу расформировали. Задача прежняя - поиск американских атомных подводных лодок с баллистическими ракетами.

Мы галсируем невдалеке от южного побережья Турции, юго-западнее залива Анталья, близ Ликийского полуострова.

Вечером всплыли, но не надолго. Гидроакустики услышали цель: английский фрегат УРО "Девоншир". Фрегат, слава богу, прошел стороной.

После полуночи сморил сон, проснулся где-то в два часа ночи. Заставил себя сесть за дневник. В 3 часа - завтрак второй смены. Около 4 - всплытие. Командир раздражен. Штурманы плохо ведут прокладку. Комлик, рулевой-горизонтальщик, всплывает крайне неумело - на перископной глубине раскачал лодку от 15 до 5 метров, так что мы показали рубку. И это тогда, когда в 20 кабельтовых - визуально! - в перископ обнаружена надводная цель: транспорт. Представляю себе изумление его капитана, когда в предрассветном море заметит вдруг черный горб нашей вынырнувшей из воды рубки. Что подумает он - нарвал? Кашалот? Субмарина?

Командир выматерил Комлика. Погрузились на сто метров, выждали, когда транспорт удалится, и стали всплывать по боевой тревоге - это для того, чтобы на рули заступил боцман.

Перед всплытием задраивается нижний рубочный люк. Это на случай таранного удара надводного корабля. В прочной рубке - командир, рулевой и электрик, если чей-то киль раскроит рубку, они примут смерть самыми первыми. Зато уцелеет подводная лодка...

Всплыли в позиционное положение. Горизонт технически и визуально чист. Почти рассвело. Волнение 2-3 балла. Похоже, собирается шторм. Восток порозовел.

Однако долго простоять на мостике не удалось. Штурман управился со звездами за 15 минут. Затем метрист доложил о работе по левому борту РЛС американского сторожевика (сила сигнала 3 балла), и мы срочно погрузились. У американцев идут свои учения. Сегодня вахтенный офицер Шкруднев заметил по курсу красные вспышки. По всей вероятности, там шли ракетные пуски.

Я окончательно перешел на ночной образ жизни: ложусь в 7 утра, встаю к 15. Как раз к утреннему чаю смены.

Просыпаешься и первым делом смотришь на глубиномер - 80 метров, потом на часы. Тип гидрологии - 5-й (скорость звука уменьшается пропорционально росту глубины).

На шоколадных этикетках - породы собак, и сразу же тема разговора: кого за какие места кусали собаки. Каждый старался предстать в самом выгодном свете - самые страшные собаки кусали именно его да ещё за самые жизнеопасные места. Потом речь зашла о собаках в произведениях классиков. Помянули толстовскую "Бульку", незабвенную "Муму", "Белого пуделя" Куприна, "Собачье сердце" Булгакова, "Бим Белое ухо", "Белый клык"...

- У Толстого ещё есть рассказ - "Лев и собачка", - вставил лейтенант Васильчиков. И все с уважением посмотрели на него. Ну, штурманенок, эрудит...

Акустик Кузишин не знает таблицу умножения! В кают-компании все поражены - у парня аттестат за десять классов. Теперь лейтенант Федоров, его командир, учит Кузишина по столбцам. Решили испытать своего вестового матроса Дуняшина: