Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - Инна Аркадьевна Соболева

добродетельная государыня, мать сирот и несчастных, употреблявшая все дни незабвенной жизни своей на утешение страждущих и находившая сладкую, единственную награду в тихом, ангельском сердце своём, – была для России как некий дар всевышней благодати».

Это отрывок из «Заметок и дневников» современника Елизаветы Алексеевны Леонтия Васильевича Дубельта. Об этом человеке советская историография создала совершенно искажённое представление: ну что в недавнем прошлом могли сказать о начальнике штаба Отдельного корпуса жандармов, управляющем III отделением Собственной Его Величества Канцелярии?! Впрочем… сейчас тоже немного найдётся таких, кто скажет доброе слово, к примеру, о Феликсе Эдмундовиче Дзержинском. Таковы уж издержки профессии… А на самом деле был Леонтий Васильевич человеком благородным и отчаянно храбрым. В наполеоновских войнах проявил себя героем. При Бородине был тяжело ранен, но как только смог встать на ноги, немедленно вернулся в строй. Как большинство тогдашних офицеров, был Дубельт известен свободомыслием, причём столь нескрываемым, что когда начались аресты декабристов, многие с удивлением спрашивали: «Что же не берут Дубельта?..»

Служить в корпусе жандармов он решился частью из материальных соображений (семью-то нужно кормить), частью надеясь делать добро на новом поприще. «Ежели я, вступая в корпус жандармов, сделаюсь доносчиком, наушником, – писал он жене (новая карьера мужа её отнюдь не радовала), – тогда доброе мое имя, конечно, будет запятнано. Но ежели, напротив, я, не мешаясь в дела, относящиеся до внутренней полиции, буду опорою бедных, защитою несчастных; ежели я, действуя открыто, буду заставлять отдавать справедливость угнетенным, буду наблюдать, чтобы в местах судебных давали тяжебным делам прямое и справедливое направление, – тогда чем назовешь ты меня?.. Я, согласясь вступить в корпус жандармов… предупредил Бенкендорфа не делать обо мне представление, ежели обязанности неблагородные будут лежать на мне, что я не согласен вступить во вверенный ему корпус, ежели мне будут давать поручения, о которых доброму и честному человеку и подумать страшно… Ты можешь быть спокойна, что я ни за что на свете не запятнаю своего доброго имени».

И, надо отдать ему должное, не запятнал. Василий Андреевич Жуковский, который близко познакомился с Дубельтом, когда им обоим выпала горькая миссия разбирать бумаги покойного Пушкина, убедился в глубокой порядочности человека, чья принадлежность к III отделению поначалу вызывала с трудом скрываемую неприязнь.

Мне слова Дубельта позволили по-новому понять известные строки Пушкина о Елизавете:

И неподкупный голос мой

Был эхо русского народа.

Раньше казалось, что влюблённый поэт приписывает народу собственное восхищение, собственные чувства. Ну что народ мог знать о своей тихой, чуравшейся всякой публичности, благотворившей тайно государыне? Оказывается, знал…

Что же до Александра Сергеевича Пушкина, то он, как и большинство его современников, на первых порах восхищался своим тёзкой императором. Царская семья казалась идеальной.

Прекрасная! Пускай восторгом насладится

В твоих объятиях российский полубог.

Что с участью твоей сравнится?

Весь мир у ног его – здесь у твоих он ног.

Это написано в 1816 году, вскоре после возвращения царя-победителя из Европы. Но проходит всего два месяца, и Пушкин узнаёт, как живется Елизавете Алексеевне в царском семействе, как относятся к его божеству муж и свекровь. Его отношение к императору и его матери резко меняется. Он не может защитить Елизавету Алексеевну. Но он может сказать, что думает о её муже, который посмел пренебречь прекраснейшей из женщин. А поскольку он – Пушкин, язвительные стихи его запоминаются мгновенно:

Ура! в Россию скачет

Кочующий деспот.

Спаситель громко плачет,

А с ним и весь народ.

Или вот это:

Воспитанный под барабаном,

Наш царь лихим был капитаном:

Под Австерлицем он бежал,

В двенадцатом году дрожал,

Зато был фрунтовый профессор!

Но фрунт герою надоел —

Теперь коллежский он ассесор

По части иностранных дел!

И вот уже развенчан «вождь побед» (так сам Пушкин в юности восторженно именовал Александра). Насмешки император не прощает. Словом ответить не может. Отвечает делом: ссылкой. Есть основания полагать, что императрица вступается за изгнанника, но – напрасно… Власти у неё не больше, чем у рядовых подданных.

Впрочем, Елизавета Алексеевна к власти и не стремилась. Никогда. Предвижу возражения: да кто бы ей дал властвовать! Кто она такая? Всего лишь супруга законного императора, фигура скорее декоративная. У неё просто не было даже малого шанса царствовать самодержавно.

На самом деле такой шанс был. Трижды (что подтверждено документально). Причём в двух последних случаях предложения отдать власть Елизавете Алексеевне исходили из лагерей, непримиримо враждебных друг другу.

В очень узком придворном кругу уже после смерти Елизаветы ходили разговоры ещё об одной попытке (первой по времени) сделать её самодержицей всероссийской. Но это, скорее всего, – легенда. Хотя в основе её – реальные события, отношения, люди. Прежде всего – её роман с Алексеем Охотниковым (это была её единственная измена мужу, и она в ней сама ему призналась; Охотников был отцом второй её дочери, Лизы, которая тоже, как и Машенька, отцом которой был Александр, умерла в младенчестве).

Уже после смерти Елизаветы Алексеевны, когда её бумаги прочитали те, для кого они вовсе не предназначались, прошел слух, будто Охотников, вступая в связь с императрицей, имел преступное намерение, следуя примеру Григория Орлова, свергнуть законного государя и возвести на трон свою возлюбленную.

Но характер Алексея Охотникова, его положение в обществе (он – не Орлов и не Пален) делают, на мой взгляд, слух о его намерении произвести дворцовый переворот абсолютно недостоверным. Другое дело, что для рождения слуха нужен какой-то, необязательно событийный, может быть, и чисто психологический, повод. Таким поводом вполне могла быть убеждённость определённого круга людей в том, что Елизавета Алексеевна способна править государством уж никак не хуже, чем её супруг, «властитель слабый и лукавый».

Первое достоверно известное предложение передать власть в стране императрице Елизавете имело место незадолго до Отечественной войны. Тогда наблюдательный взгляд пользующегося безоговорочным доверием Александра известного ученого-физика, ректора Дерптского университета Георга Паррота разглядел в Елизавете не просто супругу императора, но женщину, способную стать правящей императрицей. Он не сомневался, что с началом боевых действий император немедленно отбудет на передовую, и предлагал на время отсутствия его в столице провозгласить Елизавету Алексеевну регентшей: «У неё высокий дух, верное видение вещей… Она может быстро и правильно ориентироваться. Она женщина безгранично уважаемая и пользующаяся большим авторитетом… Всё это сделало бы успешным её руководство гражданскими делами».

Возможно, в дни