Владимир Новиков - Накануне и в дни испытаний

Как-то в середине войны приехал на крупный патронный завод. Иду по цехам. Ко мне подходит целая группа мужчин, некоторых из них я уже знал:

- Владимир Николаевич, видим, и вы курильщик, так нас поймете. Как по-ударному работать, когда курить нечего. Надо бы табачком и махорочкой помочь. Ведь курим сушеный ольховый лист. Какое это курево?

У курящего человека, знаю по себе, хотя сейчас уже не курю, без табака и настроения нет, и работается ему плохо, и вообще он чувствует себя не в своей тарелке.

Ночью позвонил в Москву в Государственный Комитет Обороны и сказал, что на заводе и с питанием плоховато, и курить нечего.

Ответили:

- Поможем.

Через три дня на завод поступил эшелон с продуктами: мука, крупа, сахар, а главное - два вагона табачных изделий и махорки.

С тех пор меня на этом заводе даже в чине повысили - стали называть первым заместителем наркома.

Был еще случай, который запомнил на всю жизнь. На этом заводе я пробыл несколько дней, наблюдая за испытаниями пулемета Горюнова. Как-то вечером сижу с директором в его кабинете, обсуждаем производственные вопросы. Заходит секретарь и говорит, что группа комсомольцев, человек восемь, просит их принять.

Предлагаю:

- Пусть заходят, что же ребят держать.

Пригласил ребят сесть, спросил, с какой просьбой пришли. Секретарь комитета комсомола завода говорит:

- Товарищ Новиков, завод наш не числится в плохих, даже считается хорошим. План выполняем, готовим изделия, нужные армии, продолжаем строить новые цехи, а вот молодежи некуда деться. Одно кино и небольшой танцзал. Даже летом нечем заняться, можно лишь по грибы ходить.

- Что же вы предлагаете?

- Построить парк культуры и отдыха. Сказал:

- Мы с директором посоветуемся и завтра вам дадим ответ.

С директором обсудили эту проблему. Оказалось, место для парка есть, только строить некогда. Тогда решили направить на несколько дней две тысячи строителей на оборудование парка: прорубить аллеи, поставить скамейки, посыпать щебнем и песком дорожки, построить танцевальную площадку с крытым местом для оркестра, а также сделать деревянную сцену, поставить возле нее скамейки для летнего театра. По вечерам на строительстве парка работала и молодежь. На шестой день ко мне пришла та же группа и пригласила в парк.

- Летняя эстрада, правда, еще не совсем готова, - сказали, - но будет музыка и танцы.

Собрал вечером директоров заводов, руководителей партийных и профсоюзных организаций и предложил:

- Пойдемте посмотрим новый парк.

Центральная аллея. Все красиво и добротно сделано, с любовью. У танцевальной площадки по обеим сторонам увидел огромные портреты членов Политбюро, начиная с И. В. Сталина. А среди членов Политбюро и мой портрет такой же величины, в генеральской форме. Откровенно говоря, я чуть не упал в обморок. Сказал ребятам:

- Если сейчас же не снимете мой портрет, не сделаю дальше ни одного шага.

Портрет сняли и унесли.

Вот как все обернулось. Очень уж понравился молодежи парк культуры и отдыха, который теперь стал еще краше.

И война закончилась

2 мая 1945 года - падение Берлина. - Артиллерийский завод в Эберсвалъде. Еще раз о Б. Л. Ванникове. - Уроки войны... И начали выпускать мотоциклы, кровати, охотничьи ружья.

В самом конце войны в наркомат поступило сообщение о том, что в боях под Берлином выявились какие-то недостатки в 20-мм авиационных пушках, которыми вооружались некоторые наши истребители. Нам не сказали, какие это пушки ШВАКи или Б-20 и что именно в них не ладилось. Но Д. Ф. Устинов сразу же вызвал меня и поручил вылететь в штаб 16-й воздушной армии, которой командовал генерал С. И. Руденко, откуда поступил сигнал о неблагополучии.

- Надо на месте посмотреть, в чем дело, - сказал нарком, - возьми на всякий случай отладчиков, чтобы, если нужно, все быстро устранить.

Потом добавил:

- Удивительно, провоевали всю войну и никаких нареканий на авиационное оружие не было, а тут в последние дни...

Штаб 16-й воздушной армии располагался в одном из кварталов Потсдама. Самого С. И. Руденко на месте не оказалось, и нас встретил заместитель командующего воздушной армией, который ничего конкретного по поводу неполадок с авиационными пушками сказать не мог: ему об этом никто не докладывал. Нам отвели особняк, выделили легковые машины с охраной. Вскоре все-таки выяснили, куда мы должны поехать. Авиационный полк, откуда поступили данные о неблагополучии пушек, мы в конце концов отыскали. Оказалось, что неполадки настолько несущественны, что никакой надобности в прилете нашей группы не было. Все уже к нашему приезду устранили технические специалисты полка. Наши отладчики лишний раз убедились в высокой надежности авиационного оружия.

Случай этот еще раз свидетельствовал, что заводы делали авиационные пушки добротно, и если в процессе эксплуатации что-то и происходило, то не более того, что оговаривалось техническими условиями. Об этом я и доложил Д. Ф. Устинову, получив его разрешение остаться на несколько дней в войсках под Берлином.

2 мая 1945 года Берлин пал. Мы отправились в побежденный город. Поехали сразу на берлинский аэродром, расположенный на окраине германской столицы, надеясь увидеть там самолеты и познакомиться с их вооружением. Однако до самолетов не добрались - взлетная полоса настолько была разрушена, что проехать по ней оказалось совершенно невозможно. Повсюду валялись трупы гитлеровцев. В городе тоже все завалено кирпичом и бетоном. Наши самолеты и артиллерия поработали над логовом фашизма крепко.

Пробираясь к центру Берлина, мы видели, как под руководством наших бойцов местное население очищало улицы от завалов. В метро еще шла перестрелка. Там, где проезд был открыт, стояли наши регулировщицы, которыми нельзя было не залюбоваться, - подтянутые, с бравым видом, они четко несли свою службу. Пешком мы дошли до бывшей резиденции Гитлера - имперской канцелярии. Некоторое окна в ней еще дымили. Удивились, когда у одного из подъездов увидели грузовик и американских солдат, лопатами бросавших в кузов гитлеровские кресты и медали, валявшиеся повсюду. Зачем они понадобились американцам, не мог додуматься. И откуда взялись тут американские военнослужащие, тоже не знал.

Берлин в начале мая 1945 года - такое увидеть можно раз в жизни. Как-то решили перекусить и, отъехав от разрушенного центра, постучали в небольшой дом. Вышла хозяйка. Один из нас неплохо говорил по-немецки. Попросили разрешения перекусить в ее доме. Все что надо, у нас было с собой. Ели свое. Хозяйка хлопотала, подала посуду, горячий чай и т. д. Закончили трапезу и поехали в другие районы города, которые выглядели примерно одинаково: развалины и завалы. Боец из нашей охраны по дороге мне сказал: