Александр Боханов - Павел I

В реальности всё выглядело грязно и мерзко. Ворвалась ночью в покои Миропомазанника шайка, состоявшая из опьяневших от вина и одуревших от злобы людей, прокричала какие-то слова и совершила злодеяние. Конечно же, Император был потрясен. Наверное, из его уст прозвучали и восклицания. И всё. Затем Николай Зубов, этот «тупой бык», как назвал его генерал А. Ф. Ланжерон, проломил Самодержцу череп. Это и стало причиной смерти, того самого «апоплексического удара», как установили в тот же день придворные врачи. Манифест же о воцарении Александра I, составленный загодя Д. П. Трощинским, без всяких медицинских «экспертиз» уже уверенно сообщает об «апоплексическом ударе».

Что происходило потом в спальне Императора, не поддаётся описанию. Это был какой-то сатанинский шабаш, в котором участвовали «освободители России от тирана», представители «лучших фамилий России», «благородные господа». Они измывались над телом Царя так, как не стал бы издеваться над телом жертвы никакой закоренелый каторжник, какой-нибудь «Ванька Крюк». Павла Петровича пинали, душили, избивали, волочили за волосы, били головой об пол. Ему сломали нос, шейные позвонки, ребра, выбили глаз…

Когда в комнату вернулся Беннигсен, предусмотрительно удалившийся на несколько минут «отдать приказания», то ему какой-то пьяный офицер отрапортовал: «Всё кончено!» Имя этого «верного Богу и Царю» служаки Беннигсен в своих рассказах не назвал, но зато счёл необходимым сообщить, как он был «возмущён» и якобы произнёс перед пьяными подельниками назидательную речь: «Стойте, стойте!.. Господа, мы пришли сюда, чтобы спасти Отечество, а не для того, чтобы дать волю столь низкой мести». Наверное, этот монолог хорошо бы звучал со сцены, при постановке романтической трагедии, в обрамлении бутафорских средневековых декораций. В реальности же, перед окровавленными изуродованным телом Самодержца, подобные слова, если они в действительности и прозвучали, выглядели кощунственно.

После «воспитательной» речи Беннигсена преступники стали один за другим «исчезать», и пока ещё все не разбежались, генерал приказал положить тело на кровать и позвать «художников и врачей», чтобы «привести его в порядок».

Уместно сказать, что кровать со следами крови на простынях, как и некоторые другие вещи той проклятой ночи — мундир и сапоги Императора Павла, снятые им в последний вечер, ширма, прикроватный коврик — потом Мария Фёдоровна перевезла к себе в Павловск. Личные вещи находились в моленной, где Вдовствующая Императрица проводила много часов, молясь за убитого супруга, Династию и Россию. После смерти в 1828 году Императрицы Марии кровать переместили в Гатчину, где эта мемориальная реликвия пребывала до самой революции 1917 года. При переоборудовании Михайловского замка под инженерное училище в спальне Павла I была устроена церковь, а на самом месте убийства воздвигли алтарь…

Заговорщиков, и первого среди них Палена, особо заботила одна тема; поведение членов Императорской Фамилии, и в первую очередь Императрицы Марии, Если Александр был бесхарактерным и излишне впечатлительным, мог сплоховать в последнюю минуту, но все-таки он— «свой», он «посвящёнвдело». Мария же Фёдоровна совсем другая: у нее есть и воля и ум, и она может стать опасной конкуренткой при занятии Престола. Да и прецедент был: Екатерина в 1762 году стала же правительницей при живом сыне. Поэтому, когда Павла Петровича не стало, Пален, только на минутку забежал в спальню, а затем далее — к Александру, распорядившись, чтобы немедленно перед опочивальней Марии Фёдоровны был выставлен караул. Об этом же, чуть раньше, сделал распоряжение и Беннигсен.

Фактически в ту ночь Императрица Мария Фёдоровна была арестована, хотя приказ об этом отдал не новый Император, а такие люди, как Пален и Беннигсен, никаких прав на то не имевшие. Но, с другой стороны, о каких «правах» вообще можно говорить, учитывая, что речь идёт о шайке негодяев.

Существует несколько версий того, как Марии Фёдоровне стало известно о гибели Павла Петровича и как она себя вела в первые часы после получения сокрушительного известия. Надежных документальных свидетельств тут мало, и некоторые возникли через многие годы после события. Великий князь Николай Михайлович, со ссылкой на признания Беннигсена, написал, что «после кончины мужа и первого порыва отчаяния Мария Фёдоровна явно хотела взять бразды правления». Однако ни сам Николай Михайлович, ни другие историки это самое «явное» доказательствами подтвердить и не смогли.

Спустя четверть века после катастрофы 11 марта 1801 года Великий князь Константин Павловича рассказал генералу А.ф. Ланжерону следующее. Он в ту ночь мирно спал[136] и «через час после кончины отца» в «комнату вошел пьяный Платон Зубов». Он начал бесцеремонно стягивать с Великого князя одеяло и «дерзко» сказал; «Вставайте, идите к Императору Александру, он Вас ждёт!» Второй сын Императора Павла с трудом соображал и подумал, что всё это он видит во сне. Но то был не сон, а горькая явь. Наскоро одевшись, Константин отправился в апартаменты Александра Павловича. Там он увидел картину, достойную воспроизведения.

«Вхожу в переднюю моего брата, застаю там толпу офицеров, очень шумливых, сильно разгоряченных, и Уварова, пьяного, как и они, сидящего на мраморном столе, свесив ноги. В гостиной моего брата я нахожу его лежащим на диване в слезах, как и Императрица Елизавета. Только тогда я узнал об убийстве моего отца. Я был до такой степени поражён этим ударом, что сначала мне представилось, что это был заговор извне против всех нас. В эту минуту пришли доложить моему брату о претензиях моей матери. Он воскликнул: «Боже мой, ещё этого не хватало!» Он приказал Палену пойти убедить её и заставить отказаться от идей, по меньшей мере, странных и весьма неуместных в подобную минуту».

Из данного рассказа можно вывести два заключения. Во-первых, Пален находился рядом с Александром. Во-вторых, именно ему было поручено идти и «образумить» Марию Фёдоровну. Кто же принёс Александру Павловичу весть о претензиях Марии Фёдоровны?

Графиня В. Н. Головина, очевидно, со слов Беннигсена, с которым Головины «дружили домами», описала ход событий в опочивальне Императрицы. «Мария Фёдоровна проснулась и узнала про эту ужасную катастрофу. Она побежала в покои своего супруга, но Беннигсен не пустил её. «Как Вы смеете меня останавливать, — кричала она. — Вы забыли, что я коронована, и что это я должна царствовать». Сцена выглядит странно: женщина, только узнавшая о кончине супруга, которого, безусловно, любила, озабочена только своими властными преимуществами.