Владимир Сыромятников - 100 рассказов о стыковке

В конце концов, все когда?нибудь кончается, преодолеваются трудности и препятствия. Мне хорошо запомнился тот день — четверг 27 января, когда все оборудование грузили в трейлер. Сама погрузка произвела большое впечатление на наших американских коллег. Они стояли буквально завороженные, когда наши ребята из сборочного цеха, почти как циркачи, буквально забрасывали полутонные контейнеры в крытый финский фургон, качнув их перед этим на тросе мостового крана. «Эта операция заняла бы у нас целую рабочую смену, а то и две», — сказал Брандт. Мы убедились сами в этой, я бы сказал, оптимистической оценке через две недели на заводе «Роквелл» в Дауни, куда прибыла российская команда в основном составе для приемки оборудования.

В тот раз нам пришлось проработать на «Роквелле» две с половиной недели. Сначала подготовка прибывшего оборудования продвигалась очень медленно. Однако нам скучать не приходилось: параллельно с этим шла работа по изготовлению российско–американских кабелей, а основной инженерный состав работал над подготовкой к испытаниям. К тому же, мы уже приступили к проектированию системы для второго полета, о котором рассказ впереди. Над нами по–прежнему висела проблема совместимости систем, «однопроводного» Орбитера с нашими «двухпроводными» приборами. Эту несовместимость при отказах отдельных электронных элементов обнаружил американский компьютер на несколько месяцев раньше. Уже после возвращения в Москву наши электрики закончили корректировку чертежей и передали их на доработку в приборное производство. Его начальник В. Ефимовский обещал доработать приборы для «брассборда» уже к апрелю.

В целом, «скучать» не приходилось. Однако самое трудное было впереди.

Описывая события 1994 года, я несколько раз заглядывал в протоколы наших встреч у нас и в Америке. За два года их набралось более дюжины разной толщины, несколько сот страниц текста. Между февральской и мартовской встречами в Дауни состоялись два раунда переговоров в Подлипках.

Одним из предметов нашей заботы также стала поставка нам электронного оборудования для локальной компьютерной сети. Весной Ф. Москаль, А. Мак–Свэйн и другие специалисты из «Роквелла» прокладывали через коридоры нашего обветшалого здания новенькие высокочастотные кабели ярко–желтого цвета. Они очень выделялись на фоне старых обшарпанных коридоров. Мы сами стали выделяться этим оборудованием на фоне других подразделений предприятия. Надо сказать, что нашим помощникам, отделам и лабораториям, тоже кое?что досталось.

Слетав в Москву и сделав оперативные дела, мы снова вернулись в Калифорнию в конце марта. «Брассборд», наземный аналог системы стыковки, был подготовлен к первому включению. Испытания начались.

Все операции по стыковке и расстыковке в штатных и резервных режимах работы были проверены. Первые испытания российской системы, интегрированной в американский «Спейс Шаттл», завершили полностью. Это был первый успех.

Летая через океан самолетами американской авиакомпаний «Дельта», знакомой по перелетам из Нью–Йорка в Хьюстон еще с 70–х годов, многие из нас вступили в члены Frequent Flyer Club (Клуб частых «летунов»). Привилегии его членов стали некоторой компенсацией за изнурительные переезды на другую сторону земного шара, которые занимали порой более 24 часов. У членов клуба появилась возможность почти бесплатно брать с собой друзей и родственников.

В июле в США проходил чемпионат мира по футболу. С годами страсть к любимому виду спорта поутихла, но совсем не остыла. Не так регулярно, как в Хьюстоне в 70–е годы, в Дауни мы всей «командой» все же ходили на городской стадион и гоняли там мяч с эмблемой первенства мира. Иногда мы с А. Сунгуровым, с которым в 60–е годы играли среди цеховых команд, теперь, 30 лет спустя, в обеденный перерыв на своем «Форде» ездили на спортивную базу «Роквелла» и присоединялись к американским любителям европейского футбола. Состав любителей был тоже характерным. Играя за одну команду, я крикнул своему старому другу: «Али!», — и полкоманды оглянулись. Современная Калифорния все больше становилась двуязычным, трехъязычным и многоязычным штатом.

Первенство мира по футболу всегда было событием для наших собратьев из далекой юности. Мы старались не пропускать ни одного репортажа, наблюдая игры со стадионов Европы и Америки. А тут мы оказались в Калифорнии, где проходили игры. На матчи российской команды нам не удалось попасть: пришлось бы летать в Сан–Франциско. Нам повезло, 13 июля рядом, в Пасадене, что меньше часа езды от Дауни состоялся полуфинал Бразилия–Швеция. Билеты, правда, нам достать никто не помог. Один любитель дал совет: поезжайте к началу матча, купите дешевле номинала. Мы так и сделали — Али, моя Катерина и я. Запарковав свой «вен» на зеленой лужайке — стоянке, раскинувшейся вокруг знаменитого Rose Bowl (Розовая чаша), мы направились к стадиону, когда тот уже гудел отдаленными раскатами, прямо как в юности на подходе к «Динамо» в Петровском парке в Москве. Номинальная цена каждого билета, которые мы купили с рук, составляла $300. Двадцать лет назад в Хьюстоне мы не получали столько за целый месяц. Спустя 20 лет это тоже были большие деньги, моя двухмесячная зарплата. Все же мы купили эти билеты, заплатив «всего» $300 за все три билета. Страна Советов тоже расширила свои границы за прошедшие 20 лет.

Эмоции от игры, от многочисленных бразильских «желтых» болельщиков, от яркой обстановки большого футбола остались навсегда в нашей памяти, вместе с фотографиями и 300–долларовыми билетами, которые мы сохранили как дорогие сувениры. Бразильцы, победившие шведов, в следующее воскресенье стали чемпионами. Финал моя команда наблюдала уже в Москве, по телевизору.

После тяжелой летней эпопеи 1994 года, которая фактически затянулась до поздней осени и будет описана ниже, после поездки на Байконур в октябре, выпросив «в режиме» заграничный паспорт, я уехал через Украину в Болгарию.

Постепенно мы уже разучились удивляться тому, что происходило у нас в России, в других республиках бывшего Союза и в странах соцлагеря. Все?таки было чему удивляться: очереди осенью за хлебом в Киеве, столице хлебородной Украины, в связи с очередным повышением цен. Болгария, которую мне хотелось посетить, начиная со студенческих лет и дружбы с болгарскими космонавтами, оказалась более благополучна. «Хороша страна Болгария», как пели мы в годы моей молодости, но она уже не была так хороша — в стране проглядывали плоды оголтелого экстремизма: пустые коровники с выбитыми стеклами вдоль дорог на месте бывших, слишком быстро разогнанных колхозов, хорошо подтверждали это. Постсоциалистическое варварство конца XX века и здесь поражало здравомыслящих людей.