Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

мужчины за ней ухаживали, много женщин ей завидовали, но молва никогда не дерзнула укорить ее в чем-нибудь. Всю жизнь свою она пожертвовала для родных, для чужих, для всех. Юлия Петровна многим напоминала тип женщин Александровского времени, этой высшей школы вкуса, – утонченностью, вежливостью и приветливостью».

* * *

В конце 1873 года Тургенев знакомится с молодой баронессой Юлией Вревской. Этой женщине было 32 года, она была красива, свободна и мечтала разделить жизнь с незаурядным человеком. Однажды ей показалось, что она нашла его в этом знаменитом пятидесятипятилетнем романисте, который писал ей: «Мне не нужно распространяться о том чувстве, несколько странном, но искреннем и хорошем, которое я питаю к Вам. Вы это все лучше меня знаете» (6 апреля 1874 года). Их встречи и переписка продолжались с 1873 по 1877 год.

Летом 1874 года Тургенев приезжает в Спасское, где у него нежданно-негаданно случился тяжелый приступ подагры. К нему едет Юлия Петровна и с 19 по 26 июня ухаживала за ним. Она поступила вопреки принятым нормам приличия, с риском нарваться на досужие пересуды. В Спасском они одни и больше никого. Сразу после ее отъезда Тургенев писал: «…в моей жизни с нынешнего дня одним существом больше, к которому я искренне привязался, дружбой которого я всегда буду дорожить, судьбами которого я всегда буду интересоваться». Тургеневу стало легче, и она уехала.

А на обратном пути из Спасского уже в Петербурге подагра у Тургенева опять обострилась. Вот что Тургенев рассказал чете Островских, которых он встретил на пути из Питера в Карлсбад: «Ну-с, однако, я не досказал вам своих бедствий. Только что отпустило меня, я поскорее собрался. Доехал я до Петербурга, там опять слег и провалялся почти три недели. В Петербурге грязь, пыль, мерзость… Только лежу я раз вечером в своем номере у Демута, вдруг стучат в дверь, – слышу незнакомый голос. Можно войти?.. Входит знаете кто? Помните Топорова, который еще оказался нигилистом. Я, говорит, Иван Сергеевич, слышал, что вы больны, и пришел за вами присмотреть. Я поблагодарил. Потом он объявил мне: вы теперь отдохните, а я пойду в ту комнату, почитаю, а там спать лягу. Да вы что на меня так смотрите? Я ведь за вами ходить пришел. Я, разумеется, сконфузился, а он одно: не ваше это дело! И так все время, пока я был болен, он со мной возился, почти как сиделка…»

У этого нигилиста Топорова, который стал другом Тургенева, судьба была необычной, о чем рассказал Иван Сергеевич: «Он оказался незаконный сын которого-то из великих князей, кого именно, он сам не знает, должно быть, он плод мимолетной великокняжеской шалости. Но почему-то царская фамилия приняла в нем особенное участие. Когда он остался сиротой, его взяли во дворец и определили сначала к покойному наследнику. Должность ему дали вроде той, что исполняли в помещичьих домах так называемые казачки, то есть находился он всегда под руками – нужно куда-нибудь зачем послать, его посылают. Вырос он, и об образовании его подумали – сначала хотели было сделать из него медика, но он способности к медицине не оказал. Поучили, поучили его кое-чему и, когда он стал совершеннолетним, избрали ему профессию придворного дантиста. «Да какие же обязанности придворного дантиста?» – спросил я. «Никаких, – отвечал он, – а оклад мне положили». Но, несмотря на доброе отношение со стороны царской фамилии, примкнул Топоров впоследствии к кружку революционеров-нигилистов.

Тургенев виделся с Вревской также в 1875 году в Карлсбаде и в 1877 году в Петербурге. В 1875 году после встречи в Карлсбаде он писал ей: «Очень бы мне хотелось провести несколько часов с Вами в Вашей комнате, попивая чай и поглядывая на морозные узоры стекол… нет, что за вздор! – глядя Вам в глаза, которые у Вас очень красивы – и изредка целуя Ваши руки, которые тоже очень красивы, хотя и велики… но я такие люблю» (1 февраля 1875 года). И еще: «Чувствую, что стареюсь, и нисколько меня это не радует. Напротив. Ужасно хотелось бы перед концом выкинуть какую-нибудь несуразную штуку. Не поможете ли?» (5 октября 1875 года).

Характер своего отношения к Вревской Тургенев подробно обрисовал в письме к ней от 26 января 1877 года. Это письмо сам Иван Сергеевич назвал «достаточно откровенной исповедью»: «С тех пор как я Вас встретил, я полюбил Вас дружески – и в то же время имел неотступное желание обладать Вами; оно было, однако, не настолько необузданно (да и уж не молод я) – чтобы просить Вашей руки – к тому же другие причины препятствовали; а с другой стороны, я знал очень хорошо, что Вы не согласитесь на то, что французы называют une passade (интрижка (фр.). – П.Р.)… А теперь мне все еще пока становится тепло и несколько жутко при мысли: ну что, если бы она меня прижала бы к своему сердцу не по-братски?» Какие же это другие причины, о которых упоминает Тургенев? Ну конечно же, Полина Виардо, на которой он был «фактически женат». Она своей властной рукой крепко держала в руках своего преданного и щедрого поклонника и при любой его попытке отлететь от «краешка гнезда» незамедлительно возвращала назад.

Известный биограф В. Розанов так описал отношение Тургенева к Юлии Вревской: «Он был уверен: это счастье не может состояться. Почти уверен. Доводы казались такими убедительными. В свои пятьдесят пять лет он выглядел семидесятилетним стариком. Здоровье постоянно давало о себе знать. Неустроенная жизнь, к которой он в конце концов почти приспособился, стала привычной, хоть и по-прежнему горькой. Но едва ли не главное – он боялся ответственности за судьбу другого человека. Ее судьбу».

Упрекнул Розанов Тургенева в том, что он «пробудил дремлющие силы русской девушки и женщины на всех ступенях общественного положения и толкнул их к подвигу, самоотвержению, к страданию за другого…» И такой женщиной была Юлия Вревская, но Тургенев почему-то не смог полностью разделить ее любовные чувства, не порвал с привязанностью к Виардо, не изменил радикально свою жизнь. Розанов считал это слабостью писателя и отказом принять на себя обязательства за жизнь другого человека.

В конце 70‐х тяжело заболел Некрасов. Незадолго до его смерти Юлия Вревская просит Тургенева забыть обо всех недоразумениях и написать Некрасову слова примирения. 30 января 1877 года в ответном письме к Ю. Вревской Тургенев высказывает сомнение: «Не будет ли ему мое письмо казаться каким-то предсмертным вестником. Я знаю про себя, что, если бы я находился в положении Некрасова, получить такое письмо,