Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

объект правоотношения и другие, составившие стержень упомянутой книги. С докладом о правоотношении выступил на философском семинаре юридического факультета Ленинградского университета. Отчет о докладе и развернувшихся по нему прениях, в которых приняли участие видные ученые, и в их числе О. С. Иоффе, опубликован в журнале «Правоведение» (1958. № 2). Отклик на это далеко не знаковое событие можно найти в получившей широкую известность монографии О. С. Иоффе и М. Д. Шаргородского «Вопросы теории права» (1961 г.).

Если говорить откровенно, то с книгой о правоотношении, плохо изданной и крайне невзрачной, я связывал по молодости большие надежды.

Рассматривал ее как своего рода общую часть теории правоотношения, за которой надеялся опубликовать особенную часть, проверив в ней на примере таких отраслей права, как государственное, уголовное, процессуальное и международное, жизнеспособность положений общей части. Почему я называю именно эти отрасли? Да потому, что именно в них, даже с помощью абстракции самого высокого порядка, трудно расчленить фактическое общественное отношение и правоотношение как его юридическую форму. Ведь они вроде бы слиты воедино, и если их и можно разъединить, то лишь как сиамских близнецов. На последующем этапе рассчитывал систематизировать эти «несвоевременные мысли» и представить их в виде докторской диссертации.

Этим неокрепшим надеждам не суждено было сбыться. Вскоре после появления моей скромной книжки в журнале «Советское государство и право» публикуется статья В. Лапутина о задачах юридической науки, в которой этот opus приводится в качестве примера формализма и догматизма. К тому же мне инкриминируется то, что я не учел материалы очередного съезда КПСС (кажется, XXI). Все бы ничего, но автор статьи занимал пост заместителя заведующего отделом административных органов ЦК КПСС.

Ясно, что после публикации Лапутина нечего было и мечтать о защите диссертации по указанной проблематике. Как у нас принято, многие коллеги – одни втайне, другие открыто – злорадствовали по поводу афронта, который я потерпел.

И вот здесь я получил письмо от Иоффе. Во избежание кривотолков и дабы показать, что Иоффе, особенно на ранних этапах его творческой деятельности, не был лишен чистых побудительных мотивов, приведу его полностью. Вот это письмо:

Ленинград

16. IV.60

Дорогой Юрий Кириллович!

К сожалению, обстоятельства у меня сложились так, что я лишен возможности Вас посетить, а написать смог только после того, как узнал от Наталии Николаевны[106], что, вопреки моим предположениям, Вы еще не переехали на новую квартиру.

Пишу для того, чтобы, во-первых, выразить Вам искреннее дружеское сочувствие по поводу демагогического выпада некоего Лапутина. (Что сие за птица?) Надеюсь, однако, что Вы отнесетесь к этому по-мужски, спокойно. Позвольте без риска быть обвиненным в самовосхвалении сослаться на мой собственный пример: как и где меня только не поливали, но… ничего, «жив курилка». Только с годами уясняешь ту истину, что нужно различать вещи преходящие (все равно, приятные или неприятные) и стойкие, постоянные. Надеюсь, Вы понимаете, что с точки зрения постоянных факторов, плевать Вам на Лапутина.

Во-вторых, если Вам нужна моя поддержка и помощь, выражающаяся в любых (подчеркнуто Иоффе. – Ю. Т.) конкретных действиях, я сделаю это с чувством большого удовлетворения. Хотя Вы и квалифицируете как глупые мои «боевые акции», но пусть это останется одним из наших многочисленных разногласий. Согласитесь, однако, что именно «непротивление» является наиболее опасной питательной почвой для Лапутиных и им подобных.

Евгения Лазаревна[107] разделяет мои возмущения и шлет Вам самые лучшие пожелания.

Ваш О. Иоффе

Это письмо в то время было для меня большой моральной поддержкой. Хочу подчеркнуть, что оно свидетельствует и о четкой гражданской позиции Иоффе, поскольку он, несомненно, знал, какой пост занимал Лапутин. Не исключено, что письмо могло быть перлюстрировано, в результате чего Иоффе попал бы на крючок. Что же касается «боевых акций», о которых он упоминает, то я никогда не выступал в роли «камышового кота» (ее нередко предпочитают представители более младших поколений), но был за то, чтобы если и наносить удар, то не растопыренными пальцами, а наверняка. Этой позиции придерживаюсь и по сию пору. Совет Иоффе относительно того, как я должен реагировать (а точнее, не реагировать) на критику Лапутина, явно ему подсказанную, оказался оправданным: статья Лапутина давно забыта, а ссылки на мою книжку, вызвавшую начальственный гнев, до сих пор не так уж редки.

Какой же подход к работам О. С. Иоффе избран в заметках, предлагаемых вниманию читателей? С учетом только что изложенных обстоятельств нет необходимости подробно пересказывать его взгляды. После того как в связи с отъездом Иоффе за рубеж в течение нескольких лет на его работы было наложено табу и на них нельлзя было ссылаться (даже на работы, написанные в соавторстве), ссылки на них вновь появились и в издаваемых монографиях, и в журнальных статьях, и в диссертациях. К тому же основные его работы, как уже отмечалось, к настоящему времени переизданы.

Гораздо важнее обратить внимание читателей на многочисленные противоречия в этих работах, зачастую так и не снятые автором, дабы тот, кто обратится к ним, смог сделать свой осознанный выбор, то есть либо разделить взгляды О. С. Иоффе по тем или иным вопросам, либо отвергнуть их. Это особенно важно для научной молодежи, чтобы она была правильно ориентирована в том, насколько извилистым и противоречивым нередко является путь ученого в науке, сумела извлечь уроки не только из его побед, но и из его поражений. Ученый, в отличие от поэта, должен отличать поражения от побед и извлекать уроки, подчас и горькие, как из тех, так и из других.

Бум вокруг О. С. Иоффе, который искусственно подогревается некоторыми его почитателями, столь же неуместен, как и замалчивание его работ, которое имело место в прошлом (правда, сравнительно недолго). Впрочем, он продиктован не столько пиететом по отношению к Иоффе, сколько желанием лишний раз заявить о себе, напомнить, что они еще существуют. Как это ни прискорбно, они готовы озвучивать любую кассету, которая в них будет вставлена.

В качестве примера завышенной оценки вклада Иоффе в юридическую науку можно привести заметку, посвященную его памяти, в «Цивилистических исследованиях» под редакцией Б. Л. Хаскельберга и Д. О. Тузова[108]. По-видимому, вследствие мемориального характера указанной публикации в ней ни слова не говорится о многочисленных противоречиях в работах О. С. Иоффе, который не однажды менял свои взгляды по кардинальным проблемам юридической науки, в том числе и цивилистической, о постоянных попытках едва ли не под каждое теоретическое положение подвести фундамент марксистско-ленинской идеологии, оснастить его ссылками на решения партийных