Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

— Желал бы узнать Ваше мнение о происходящем сейчас в России. Не думаете ли Вы, что во всём этом есть большая доля мести и злорадства?

— Вы хотите сказать, что евреи, участвующие в нынешнем советском правительстве, сознательно мстят за преследования и унижения, которым они подвергались?

Щегловитов не ответил. Государственный деятель самого высокого уровня, он умел вести разговор, до поры скрывая свои мысли. Он был известен своими антисемитскими взглядами и Рутенберг читал ещё в Италии, что стоящий сейчас перед ним господин — организатор и вдохновитель дела Бейлиса и обвинения его в ритуальном убийстве.

— Вы ошибаетесь, — твёрдо произнёс Рутенберг. — Конечно, некоторые из них, свидетели погромов и жестокости по отношению к своим родным, к своему несчастному народу, стали на путь борьбы с самодержавием. Но сейчас большинство их в оппозиции к большевикам.

— Но всё же, уважаемый, в нынешнем руководстве их много, — усомнился Щегловитов.

— Да, они по-своему талантливые люди. Но я ведь тоже еврей, а сижу здесь вместе с Вами. Ленин и Луначарский, между прочим, дворяне, а несут не меньшую, чем Троцкий и Зиновьев, ответственность за всё, что происходит сейчас в России. Но причины разрушения и бедствий заложены властью, во главе которой стояли Вы и Ваше правительство.

Иван Григорьевич хотел возразить, но появился солдат и распорядился разойтись по камерам. Не один раз потом Щегловитов заходил к Рутенбергу в камеру. Собеседники садились рядом на кровать и заводили разговор на волновавшую их тему России, революции и еврейства. И каждый раз он заканчивался уважительным несогласием.

Узникам иногда позволяли собираться в небольшой комнате охранников поиграть в винт. Рутенбергу однажды достался визави Сухомлинов, а их партнёрами оказались бывший директор Департамента полиции Белецкий и хороший знакомый по партии социалистов-революционеров Авксентьев. Вокруг стола наблюдающие за игрой Бурцев, Кишкин и Пальчинский. Стареющий министр сделал нелепый ход.

— Владимир Александрович, Вы хорошо подумали? — произнёс недовольный Рутенберг, негодуя из-за ошибки партнёра.

— Если бы я знал, что Вы такой сердитый, то не сел бы играть с Вами, — шамкнул обиженный Сухомлинов.

— С Рутенбергом? — восклицает Белецкий. — Да еще ни один человек не создавал столько хлопот в Париже нашим филерам, как он.

— Теперь я знаю, Степан Петрович, кто не давал мне спокойно жить в Европе, — пошутил Пинхас. — Благодаря Вам я получил отличную тренировку.

Все заулыбались и едва возникшее напряжение исчезло. Вчерашние, а возможно и будущие враги здесь, в застенках крепости, примирились и мирно уживались между собой. У них не оставалось другого выхода.

Газеты, которые приносили почти каждый день, сообщали о заключении перемирия на Восточном фронте и начале мирной конференции в Брест-Литовске. Рутенбергу стало очевидно — большевики во главе с Лениным выполнили задание Генштаба германской армии. Он также понимал, что ликвидация Восточного фронта предоставляла Германии, благодаря значительному численному перевесу, шанс дать решающее сражение Антанте на Западном фронте. Она могла воспользоваться им только в течение короткого времени, пока Соединённые Штаты не создадут в Европе значительный контингент американской армии.

Но среди новостей было одно, которое его очень обрадовало. Вскоре после ареста газеты опубликовали текст Декларации Бальфура о создании в Палестине национального очага еврейского народа. Она была помещена в официальном письме, которое направил министр иностранных дел Артур Бальфур лорду Лайонелу Ротшильду для передачи Сионистской федерации. С ним Рутенберг в Лондоне не встречался, но о нём говорил Хаим Вейцман. Значит, Хаиму удалось склонить правительство Великобритании к решению, которого добивался и он, Рутенберг, убеждая тогдашнего министра иностранных дел Эдварда Грея и других членов правительства.

О Декларации спрашивал Андрей Аргунов, его приятель и один из лидеров партии эсеров, который тоже был арестован и сидел в одной из соседних камер. Интересовался ею умный и весьма информированный Щегловитов, и вездесущий Бурцев. О своих поездках в Англию, чтобы не вызвать болезненных для него вопросов и упрёков, Рутенберг никому не рассказывал. Теперь, после этого события, которое представлялось ему весьма значительным, он всё больше сознавал, что, скорее всего, после большевистского переворота его надеждам на счастливое будущее еврейского народа в России сбыться не суждено.

Освобождение

1

За месяц до созыва Всероссийского учредительного собрания Совнарком объявил

партию кадетов вне закона. Тогда же начались аресты её лидеров, депутатов Собрания, и в Петропавловской крепости появились новые заключённые, знакомые Николая Кишкина. Тот познакомил с ними Рутенберга. А потом произошла трагедия. Члены ЦК партии и депутаты Учредительного собрания Шингарёв и Кокошкин заболели и их перевели в Мариинскую тюремную больницу. Учредительное собрание, созванное 5 января 1918 года, было принудительно распущено, проработав лишь один день. А ночью с 6-го на 7-ое они были убиты ворвавшимися в их палаты матросами. Советская власть приступила к осуществлению «Красного террора».

Рутенбергу стала сразу понятна причина разгона Собрания: оно отказалось рассматривать составленную Лениным «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», которая наделила бы Советы рабочих и крестьянских депутатов государственной властью. Он надеялся, что Советы потеряют добытую насильственным путём власть и период хаоса и диктатуры плебса закончится. Жестокое убийство людей, которых он лично знал, развеяло все иллюзии.

Потрясённый случившимся Горький в сопровождении Шаляпина поспешил в наркомат юстиции хлопотать о скорейшем освобождении членов Временного правительства. Их принял нарком юстиции Исаак Зерахович Штейнберг, интеллигентный молодой человек в очках и пышной чёрной шевелюре. «Я настаиваю, чтобы они были немедленно выпущены на свободу, — сказал взволнованный Алексей Максимович. — С ними может случиться то, что произошло с их товарищами