Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев

И вот я бросилась в темноту. Он быстро меня догнал, схватил, но тут же отпустил и очень осторожно поцеловал руку. Потом пошёл проститься с Костей.

Дверь захлопнулась. Я села в свою “карету”, Коля схватил пистолет…»

Дети возобновили игру, а их отец сделал первые шаги навстречу року.

«Ношу в себе сиянье от него»

Жизнь Есенина была насыщена многочисленными встречами от самых низов Руси до самых верхов молодого Советского государства. Сергей Александрович знал всех современных ему поэтов и многих писателей. От последних до нас дошли воспоминания о поэте, к сожалению, мало затрагивающие бытовую сторону жизни гения. В этом плане более интересны свидетельства женщин, связавших свою жизнь с Есениным.

Первой из таковых надо назвать А.Р. Изряднову, гражданскую жену Есенина. Их интимная связь была коротка, но высокие чувства к Есенину Анна Романовна сохраняла до конца своих дней. Дочь Сергея Александровича от его второго брака говорила о ней:

– Анна Романовна принадлежала к числу женщин, на чьей самоотверженности держится белый свет. Глядя на неё, простую и скромную, вечно погружённую в житейские заботы, можно было обмануться и не заметить, что она была в высокой степени наделена чувством юмора, обладала литературным вкусом. Всё связанное с Есениным было для неё свято, его поступков она не обсуждала и не осуждала. Долг окружающих по отношению к нему был ей совершенно ясен – оберегать.

К этой характеристике Изрядновой хочется добавить следующее. Поэт не баловал вниманием ни свою первую супругу, ни их сына. Но когда ему потребовалось уничтожить часть своего архива, он пришёл к ней – знал о её любви и преданности. И второе. Простая женщина, без тени притязания на какие-либо права к бывшему мужу, поняла главное: его беззащитность в житейском мире, а потому ей и в голову не приходило роптать и чего-то требовать от Есенина. Жила памятью о мгновении, которое озарило всё её дальнейшее существование.

Второй женой Сергея Александровича была З.Н. Райх. По отношению к ней Есенин проявил чудовищную безответственность. 3 февраля 1917 года Зинаида Николаевна родила сына. Отец не удосужился посмотреть ребёнка и навестить жену, и Райх ещё долго оставалась в Доме матери и ребёнка. По поводу чего современная исследовательница А. Марченко пишет: «Бросил! И когда бросил! Когда она без денег, без жилья, с грудным сыном не просто бедствовала – пропадала. Когда на неё, ещё не оправившуюся после родов, обрушился целый каскад болезней – брюшной тиф, волчанка, сыпной тиф».

К мужу Зинаида Николаевна не вернулась, но обиды на него не держала, более того, по-прежнему любила его.

Райх, женщина волевая, неплохо устроила свою жизнь: с триумфом выступала в театре Вс. Мейерхольда, пользовалась успехом у мужчин и не знала материальных трудностей. Словом, могла бы забыть о бывшем супруге. Но нет, выкинуть его из своей памяти не сумела. На похоронах поэта была в невменяемом состоянии и прилюдно кричала: «Прощай, моя сказка». То есть, несмотря на отвратное отношение к ней Есенина, сердцем чувствовала, что он другой, не такой, как в буднях дней и лет, и достоин всепрощения за несложившуюся жизнь.

В 1935 году, на подаренной З. Гейман фотографии Райх написала подружке: «Тебе, Зинаида, как воспоминание о самом славном и самом страшном в моей жизни – Сергее». Дочери говорила, что «дырка» в её сердце с годами так и не затянулась.

Третьей женой Есенина стала Айседора Дункан, американская танцовщица с мировой известностью. В первый же день знакомства с поэтом она определила две его ипостаси: чёрт и ангел. Дьявол в быту, в реальной жизни, и ангел в способности подняться духовно на горние выси.

В отношении Дункан поэт доходил до крайностей: на её ласки отвечал отборнейшим матом, часто распускал руки. Макс Мерц, директор школы Елизаветы Дункан в Зальцбурге, рассказывал такой случай:

– Я видел её в квартире одного нашего общего знакомого, когда она сбежала от своего разбушевавшегося мужа после того, как он с ней жестоко обращался. Она была смертельно напугана, как затравленное животное.

Чтобы сохранить их хлипкий союз, Айседора опускалась до самоуничижения. Переводчица Лола Кинель запечатлела такую сцену. Как-то Есенин заявил супруге:

– Я хочу гулять один.

Изадора воскликнула:

– Я не пущу его одного. Он может убежать. Такое уже было в Москве, а тут кругом женщины!

В комнате воцарилось молчание. Потом Есенин неожиданно упал в кресло и спокойно обратился к Кинель:

– Скажите ей, что я никуда не иду.

Изадора всхлипнула, Есенин бросился на постель лицом вниз, а она принялась целовать его голые пятки.

В своём неистовстве, в желании вырваться из материнской опеки супруги, Есенин доходил до изуверства (сожжение альбома с фотографиями погибших детей Дункан). Но ему всё прощалось, всё сходило с рук. Бельгийский писатель Франц Элленс, переводивший стихотворения Есенина на французский язык, так объяснял основу её брачного союза с Есениным:

– Это был возвышающий акт, ибо для неё означал жертву и гарантию горя. Она не питала иллюзий на этот счёт, понимая, что время мучительного счастья будет коротким; что они будут жить в обстановке драматической неуверенности; что рано или поздно этот дикий парень, такой ей нужный, соберётся с силами и разрушит, скорее всего грубо, любовное попечительство, отказаться от которого она не в силах.

Так и случилось: зло, грубо, с окрасом русского хамства.

Жертвой страстной (но сдерживаемой) любви к Есенину стала Галина Бениславская, взявшая на себя роль его няньки, секретаря и мамки. В итоге – чёрная неблагодарность. «Разменянная» на Софью Толстую, Бениславская в отчаянии писала 16 ноября 1925 года:

«С главным капиталом – с моей беззаветностью, с моим бескорыстием – я оказалась банкротом. Я думала, что он может дать радость. Оказалось, лишь сожаление о напрасно растраченных силах и сознание, что это никому не нужно было. Я думала, ему правда нужен настоящий друг, человек, а не собутыльник. Человек, который для себя ничего не должен требовать (в материальном плане, конечно). Думала, что Сергей умеет ценить и дорожить этим. И никогда не предполагала, что благодаря этому Сергей перестанет считаться со мной и ноги на стол положит. Думала, для него есть вещи ценнее ночлега, вина и гонорара.

Главное было в нём как в личности – я думала, что он хороший (в моём понимании этого слова). Но жизнь показала, что ни одного “за” нет и, наоборот, тысячи “против” этого. Иногда я думаю, что он мещанин и карьерист. Строил себе красивую “фигуру” (по Пушкину), и всё вышло так убийственно некрасиво – хулиганство и озорство вылились в безобразные, скотские скандалы, за которыми следует трусливое ходатайство о